Одолень-трава
Шрифт:
– Ну, кажется все!
– она вошла в кабинет ксюнского папы, выдвинула ящик его письменного стола и вернулась в детскую с ключами от "Жигулей".
– Тебе, Ксения, повезло, что твоя бабушка еще не совсем старуха и водит машину! Так, кажется, мои права на буфете... нашла! Теперь, друзья мои, нас ничто не задерживает. Карета подана! Присядем на дорожку...
А когда все поднялись и затопали к выходу, она незаметно вынула из шкафчика маленькую дорожную икону в серебряном окладе, положила ее в сумочку и перекрестила маленькие фигурки, топтавшиеся в прихожей...
Потом взяла на руки Кукоя и Кутору и прикрыла их длинными широкими концами своей вязаной шали, чтобы никто из людей их не увидел. Урча и Скучуна одели в ксюнские летние курточки и нахлобучили им панамки по самые глаза, чтобы они казались детьми, ну быть может, немного странноватыми и только... Наконец, все вышли во двор, уселись в машину, и Елена Петровна, глубоко вздохнув, повернула в замке ключ зажигания.
Был полдень. Солнце уже высушило Москву, и она, вымытая и счастливая, баловала пешеходов сладкими ароматами своих цветущих газонов.
Вишневый "жигуленок" рванулся вон из центра и, проскочив площадь трех вокзалов, выбрался на Краснопрудную, а дальше все по прямой... Он миновал по Щелковскому шоссе кольцевую автодорогу, и огромные буквы "М О С К В А", обозначающие границу города, остались позади. Вильнула под мостом речка Пехорка. Деревни стоя провожали поток машин, рассекавший каждую из них на две половинки. Промелькнули названия: "Балашиха", "Медвежьи озера", проехали железнодорожный переезд. Теперь уже город остался далеко позади, а воздух с полей и близких лесов потянулся вольный и легкий.
Лето здесь заглядывало прямо в глаза, а облака, не боясь гари, опускались над землей совсем низко... Над полурасплавленным от жары асфальтом слоился, колеблясь, горячий воздух, который казался жидким. Машина летела стрелой. Все сидели притихшие, глядя, как мелькают за стеклом деревья, дома, куры и лохматые, сумрачные козы, пасущиеся на обочине.
Елена Петровна уверенно вела машину, изредка поправляя гребнем волосы, которые то и дело выбивались из ее высокой прически от ветра, рвущегося в приоткрытое окно. Что ожидало наших героев впереди - никто не знал... Миновали "Анискино". Вправо от основной трассы сворачивало узенькое шоссе.
– Мы едем в Вещий Лес?
– поинтересовалась Ксюн.
– Ты что, дорогу не узнаешь? Мы же сто раз ездили по ней на дачу!
– Мы едем на дачу? А Вещий Лес? Как же так, баба Лена?
– Да, позвольте, позвольте...
– забеспокоился Старый Урч.
– Дача - это конечно, замечательно, тем более, что я вообще не знаю, что это такое... Но нам все-таки надо в Лес!
– Погодите!
– успокоила всех Елена Петровна.
– Вы же доверились мне. Вот и не опережайте события! Приедем, и там я вам все объясню...
– Она твердо сжала губы и резко повернула руль вправо, на едва заметную среди деревьев дорогу вдоль берега живописного пруда.
Дорога пробиралась сквозь строй высоких елей, почти смыкавшихся над ней. Густой хвойный запах, мох и сырость кругом словно предупреждали: здесь совсем другой мир - мир леса, таинственный и незнакомый! Деревья-стражи будто негласно остерегали: "Входите, но будьте настороже и берегитесь нарушить наши лесные законы..." И путешественники боязливо поглядывали в чащу, мелькавшую за стеклом.
Миновали ельник. У башни высоковольтных передач "жигуленок" свернул налево, нырнул в ворота садовых участков с надписью "Дружба" и, проехав немного вперед, остановился у калитки с табличкой "№ 20".
Приехали!
Глава III
Вернемся, однако, к тем событиям, которые произошли за три дня до того, как наши герои оказались на даче.
В уже знакомой нам арбатской квартире Марины раздался резкий звонок, да не один, за ним еще и еще: звонили самоуверенно и настойчиво.
Но на сей раз по коридору не рваные тапки прошлепали - прогарцевали лакированные туфельки на каблуках! И вся Марина переменилась: на ней было облегающее черное платье с открытым вырезом, на шее жемчуга - те самые, что на портрете, а в волосах - летящие черные перья, заколотые драгоценной эгреткой*. И вся она, очень похорошевшая, словно бы помолодела лет на двадцать; проходя мимо высокого резного зеркала в прихожей, улыбнулась своему отражению, довольная собой, вздохнула и принялась отпирать засовы.
Вошедших снова было двое, но на сей раз то были мужчины: лощеный усатый брюнет в элегантном костюме с белоснежным свертком под мышкой и спортивного вида старик в кепке и фирменных кроссовках.
– Дива, чаровница!
– расшаркивался брюнет, вручая букет пунцовых роз и целуя ручки.
– Этот город тебя просто околдовал: никогда не бывала ты так хороша!
– Это я его околдовала!
– хохотала Марина, - ваш город еще узнает, на что я способна! Только не забывайте, здесь я - Марина... Ну, входите, входите, наконец-то, мы ведь еще не видались...
– Она оглядела гостей повнимательнее.
– А вам, я скажу, идет! Ты, Зур, на мой женский взгляд просто неотразим, чую, сколько сердечек погубишь... Ну а тебя, Ор, пожалуй, пора выбирать в президенты какой-нибудь совместной ф-ф-фи-и-ирмы!
– фыркнула Марина, передразнивая интонации новоявленных бизнесменов, и заливисто рассмеялась. Она теперь все делала со вкусом, с удовольствием, будто наслаждалась своею грацией, говором и походкой.
– Да что и говорить!
– произнес Ор глухим голосом.
– Земная жизнь преинтересная штука, скажу я вам! Пожалуй, из всех воплощений это, нынешнее самое для меня подходящее. Я уж не говорю о тебе, Марина, - и он преподнес хозяйке коробочку французских духов, - пожалуй, такой я и мечтал тебя увидеть во все долгие века нашего знакомства...
– Ну спасибо, спасибо, порадовали!
– улыбалась довольная Марина. В хрустящем белоснежном свертке Зура, врученном ей в подарок, оказалась бесценная старинная ваза с клеймом императорского завода, вся расписанная цветами и птицами...
– К делу, - поторопила хозяйка мужчин.
– Судя по тону и обращению, она явно была старшей среди них.
– Проходите сюда, к столу, у меня уже все готово. Надо поскорей обсудить наши планы - приближается полночь.
В полумраке одной из комнат огромной квартиры сверкал серебром и огнями свечей богато убранный стол, покрытый белоснежной камчатой скатертью. Все изобилие настоящей старинной русской кухни, о котором москвичи давно уж позабыли, царило здесь, на столе, и названия многих блюд можно было бы отыскать, пожалуй, только в книге Елены Молоховец...