Одураченный Фортуной
Шрифт:
Они уже подъезжали к месту назначения, и бледные, холодные, как лунный камень, краски рассвета начали рассеивать ночную тьму, когда полковник пробудился от пьяного забытья не то от тряски повозки, не то от крови, струящейся по бедру из раны, нанесенной крюком, а быть может, благодаря инстинкту самосохранения, прояснившему его мозг, дабы спасти от удушения.
Проснувшись, Холлс в поисках воздуха начал пытаться сбросить тяжелую массу, давившую ему на лицо. Вначале эти усилия были тщетными, что не удивительно, учитывая его состояние. Делая краткие передышки, он, словно утопающий, выныривающий ненадолго
Увидев над собой бледнеющие звезды, Холлс наконец начал дышать свободно и без усилий. Но ноша, сброшенная с головы, теперь лежала на груди, вызывая ощущения боли и тяжести. Протянув руку, он ухватился за нечто, оказавшееся человеческими пальцами. Отбросив их с отвращением и не получив никакого ответа, полковник сердито заворчал:
— Эй, ты, пьяный дурень! Вставай немедленно! Ты принял меня за кровать, коли улегся на мне? Вставай! — рявкнул он, взбешенный отсутствием ответа. — Поднимайся сейчас же, не то…
Холлс не окончил фразу, внезапно ослепленный светом факела. Повозка остановилась, и над его высокими бортами появились две фигуры возчиков, чье внимание привлек голос.
Их физиономии, освещенные факелом, казались настолько мерзкими и жуткими, что полковник почти окончательно протрезвел. С трудом заняв сидячее положение, он ошеломленно уставился на них, пытаясь понять, где находится.
— Я же Говорил тебе, Лэрри, что парень еще теплый, — сердито заворчал один из вурдалаков.
— Ну и что с того? — недовольно осведомился другой.
— Надо его выбросить из повозки.
— Вот еще! Все равно он скоро окочурится.
— А чиновник? Разве он не заметит, что это просто пьяный? Что он, по-твоему, нам скажет? Помоги мне. Давай вытащим его!
Но Холлс уже не нуждался в помощи. Их слова и мрачный груз телеги заставили его наконец понять страшное положение, в котором он оказался. Ужас не только отрезвил его окончательно, но и придал ему силы. Напрягшись, полковник встал на колени, а затем, ухватившись за борт повозки, поднялся на ноги, быстро перелез через борт и распростерся на земле.
К тому времени, как он сумел встать, телега уже поехала дальше, и на пустой улице раздавались взрывы хриплого хохота.
Холлс бежал в обратном направлении, пока не перестал слышать звуки скрипа колес проклятой повозки и отвратительного веселья возчиков. Лишь тогда он заметил, что лишился плаща, шляпы, камзола и башмаков. Исчезновение шпаги и остатка денег казалось ему менее значительным. Полковник дрожал как в лихорадке, голова его болела и кружилась. И тем не менее он был полностью трезв и мог ясно представить себе, что с ним произошло, и каким образом это случилось.
Машинально Холлс продолжал идти вперед, словно в бреду. Становилось светлее, небо окрашивалось шафрановым цветом восходящего солнца.
Наконец полковник остановился, не зная и не заботясь, где находится. Бессильно свалившись у дверей пустого дома, он погрузился в сон.
Когда Холлс проснулся снова, солнце уже светило высоко в небе. Оглядевшись вокруг, он увидел совершенно незнакомое ему место.
Перед
— Что. вас беспокоит? — осведомился незнакомец, видя, что он проснулся.
Холлс сердито уставился на него.
— Ничего, кроме вашего присутствия, — огрызнулся он, вставая.
Однако, когда полковник поднялся, у него сильно закружилась голова. Он облокотился о дверной косяк, затем покачнулся и опустился на порог, недавно бывший его ложем. Несколько секунд Холлс сидел там, пытаясь разобраться в своем состоянии, затем, повинуясь внезапному импульсу, распахнул на груди рубашку.
— Я солгал! — крикнул он, дико расхохотавшись. — Меня беспокоит еще кое-что. Смотрите!
И полковник распахнул рубашку еще шире, чтобы человек с жезлом мог видеть то, что обнаружил он. Это было последнее, что помнил Холлс.
Пока он спал, на его груди расцвел цветок чумы.
Глава двадцать седьмая. ЧУМНОЙ БАРАК
В бреду полковник Холлс видел себя участником смертельных поединков; он постоянно сражался с противником, одетым в костюм из черно-белого атласа и с лицом герцога Бэкингема, который уже собирался заколоть его, но почему-то никак не мог этого сделать. Эти поединки обычно происходили в мрачной комнате, освещенной свечами в серебряном канделябре, и в присутствии одетой в белое женщины с бледным лицом, голубыми глазами и густыми каштановыми волосами, которая радостно смеялась и хлопала в ладоши при каждом выпаде. Иногда полем битвы становились вишневый сад или коттедж йомена в Вустершире. Но действующими лицами всегда оставались те же трое.
Бред наконец прекратился, и Холлс проснулся с более или менее ясной головой, пытаясь осознать, где находится, с помощью обрывков воспоминаний.
Он лежал на койке у окна, сквозь которое мог видеть листву и клочок темно-синего неба. Над его головой находились перекладины крыши, под которой не было потолка. Повернувшись налево, Холлс увидел продолговатую, похожую на сарай комнату, где стояло еще полдюжины коек, и на каждой из них лежал больной. Двое были неподвижны, словно мертвые, остальные вертелись и стонали, а один отчаянно боролся с державшими его санитарами.
Для человека в ситуации Холлса это было не слишком приятным зрелищем, поэтому он снова повернулся, устремив взгляд на полоску неба. Великое спокойствие снизошло на его душу, не желающую расставаться с измученным телом. Холлс полностью сознавал свое положение. Он болен чумой, и сознание ненадолго вернулось к нему, дабы помочь вознести благодарность Богу за то, что его жалкая жизнь подходит к концу.
Мысль об этом наконец изгнала ощущение жгучего стыда, которое могло никогда его не покинуть, сознание того, какое жалкое зрелище являет он собой в глазах той, перед которой так тяжко согрешил. Холлс вспомнил, что оставил для Нэнси подробную исповедь. Ему было сладостно думать, перед тем как удалиться в иной мир, что прочтение письма откроет девушке все то, что сделало из него негодяя, покажет, как судьба поместила его между молотом и наковальней, сможет уменьшить презрение, которое она, несомненно, питает к нему.