Одуванчики
Шрифт:
– Ты не бросишь меня?
– Нет.
– Никогда?
– Никогда.
– Откуда ты можешь знать?
– Знаю, просто знаю, - он провёл рукой по её лицу, - у тебя бархатная кожа... такая нежная, губы, - пальцем по краешку нижней, - очень мягкие, глаза, - он посмотрел ей в глаза, - невероятные, я хочу отражаться в этих глазах. Давай попробуем не ругаться...
– улыбнулся, - хотя бы не каждую неделю.
– Давай, - он увидел лучший вариант её улыбки, нежный, едва заметный, с румянцем на щеках.
– Иди ко мне...
– Он пересел рядом с ней на
– Расскажи мне про Дашу.
– Сииииима.
– Ты сказал - делиться страхом, я делюсь, она красивая.
– Она обыкновенная... мы учились вместе, иногда зависали, иногда спали, ничего серьёзного, сейчас, насколько я знаю, она собирается замуж. Ещё она прекрасный специалист, и поэтому УЗИ тебе делала именно она.
– Она знает про меня?
– Что именно? Что ты - моя девушка?.. Ну, а кто этого не знает уже?.. Не думаю, что кому-то всерьёз до этого есть дело. Все взрослые люди, и Даша - тоже, её не волнует моя личная жизнь, а меня - её.
Он наклонился и прошептал:
– Мир?
– Мир, - она протянула мизинец к его мизинцу, они сплели их и повторяли слова известной детской присказки губы в губы, глаза в глаза, пока не отдались поцелую.
Он был сверху, упираясь уже более чем очевидной эрекцией ей между ног. Сняв сначала джинсы с себя, он медленно снимал голубую ткань с женских ног и смотрел на маленькие черные стринги с тонкими кружевными рюшами по бёдрам, подчёркивающими тонкую светлую кожу и стройность. Рука, скользнувшая под футболку, не обнаружила лифчика.
– И почему я не удивлён...
– Тебе нравится.
– Ты права, - он снял с неё футболку, потом одной рукой, так, как это делают только мужчины, снял свою и теперь разглядывал девушку, лежавшую перед ним, - мне нравится.
Она не стеснялась, не закрывалась, казалось, она впитывает его обожающий взгляд. Ей нравилось дразнить его, и она провела руками по себе, от ключиц по груди, по животу, останавливаясь на кромке стрингов, продолжая свой путь, поглаживая себя через тонкий трикотаж.
Он не спешил присоединиться к ней, просто смотрел, пьянея от того, насколько раскованной она могла становиться, от того, что поглаживая себе соски, она могла начать крутить их или даже щипать, при этом её бедра начинали ритмично двигаться, и она шире расставляла ноги, давая доступ своим рукам.
– Мне кончить?
– Да, - он немного прижал её колени, разводя их в стороны.
– Тунеядец.
– Уверен, так и есть...
– внимательно смотря на быстрые порхания пальчиков по клитору, на пальцы входящие и выходящие из влажной плоти, на движения бёдер, на то, как резко взлетающая рука крутит сосок, потом резко возвращается вниз и, слегка погладив между ягодицами, снова входит в себя.
– Оу, - не выдержав, он снял с себя белье и, погладив два раза вверх-вниз по длине члена, услышал:
– Дай.
Движения её губ, всегда лёгкие, мягкие, обволакивающие, когда он слегка упирался в нёбо, чувствуя мягкие влажный язык, почти лишили его разума, но он точно знал, как именно
И только после этого, перевернув её на живот, подложив руку, поигрывая одним пальцем с маленьким комочком, он войдёт в неё, растворится в медленных покачиваниях и толчках, пока, наконец, не дёрнет её вверх, входя всё ритмичней, наращивая темп, ударяясь сильней и жёстче - кончит, ощущая сильное сжатие члена от её оргазма.
Через пару недель молодая пара шла по парку, сцепив руки в замок, его шаги были шире, порой девушка еле успевала, тогда он замедлял ход. Иногда он легко приобнимал её за спину, но потом руки сами по себе находили друг друга, словно это было их естественное положение. Тонкие пальцы с розовым лаком между более длинных пальцев с аккуратно подстриженными ногтями. Они дошли до той же лавочки, что и год назад, найдя её на той же поляне с одуванчиками.
Он вдруг поднял девушку, покружил и, усадив к себе на колени, сам сел на лавочку, разглядывая свою спутницу. Она ничуть не изменилась за прошедший год. Тот же тонкий профиль и детские щёки, те же розовые губы и карие глаза, волосы были примерно той же длины, и здоровый румянец был такой же, как и год назад. Не было следов слез, зато губы были слегка припухшими от поцелуев, сегодня ночью он любил её... принимая её любовь, как лучший подарок, что могла преподнести ему судьба.
И было щемящее чувство родства, желания быть рядом, всегда, вопреки всему. Как вопреки всему расцветают одуванчики каждый год, проживая ярко, украшая собой этот мир, привнося что-то большее, чем начало лета.
Нагнувшись, он сорвал один маленький цветок - яркий и скромный, одновременно завораживающе прекрасный и самый неприметный...
– Ты помнишь?
– он крутил в руках бутончик у основания, смотря поочерёдно то на яркий цветок, то на не менее яркие глаза.
– Одуванчики живут мало...
– Разве это как-то влияет на их красоту? На волшебство... на то, что с них начинается лето?..
– Ааааааа.
– Подожди, послушай меня, это важно, - он сглотнул, - я говорил, что люблю тебя?
– Говорил.
– Я люблю тебя... я люблю тебя, люблю, я сейчас лопну от того, насколько я люблю тебя... Насколько ты делаешь меня счастливым, как все одуванчики мира, я люблю тебя.
Он просто кружил её на руках, на поляне с одуванчиками, и повторял: «Я люблю тебя, я люблю». А она смеялась ему в шею, перебирая волосы.
– Я тоже люблю тебя... что с тобой?
– Нам надо пожениться, Сима.
– Что? И давно ты...
– Только что. Я люблю тебя, ты любишь меня... любишь?
– будто он не знал ответ.
– Люблю, - хитро улыбаясь, как может только она и только для него.
– Тогда нам надо пожениться, этим летом.
– Но мы ещё не научились не ругаться каждую неделю.
– Ну и что, представляешь, может, мы всю жизнь будем ругаться каждую неделю... из недели в неделю... всю жизнь.
– Всю жизнь...