Офелия
Шрифт:
– На взлё-о-о-от!!!
Овцы дрогнули. Те, что нервничали за спиной вожака, заблеяли и бросились врассыпную. Питер, обрадованный увиденным, захохотал. Но мощный, как легендарный бразильский футболист, баран не сдвинулся с места. Лишь подался вперёд, качнув рогами. «Сейчас я в него врежусь! – понял Питер, и внезапно ему стало ужасно смешно: - Увидим, чей череп крепче!»
Страха не было. Страх уменьшился, заметался и спрятался в глазах стоящего перед мальчишкой барана-вожака. Питер смотрел только вперёд, стиснув руль велосипеда с такой силой,
– А-а-а-а-а!!! – заорал Питер. – Про-о-о-очь!!!
Баран приближался со страшной скоростью, будто не Питер нёсся на него, а наоборот. Миг – и мальчишка увидел страх, что таился в круглых глазах зверя. Его, Питера, страх, изгнанный безжалостно.
И когда до столкновения оставались считанные метры, баран мотнул башкой и шарахнулся в сторону, а Питер на велосипеде пролетел сквозь отару улепётывающих в разные стороны овец.
Улица за его спиной ожила, наполнилась хлопаньем окон и дверей, испуганным блеяньем овец, гомоном домашней птицы и возмущёнными голосами людей:
– Эй! Овцы чьи? Джон, лови быстрей своих баранов! Мэгги, гуси за воротами! Гони их обратно!
Сердце Питера гремело, как городской оркестр на празднике, восторг переполнял мальчишку, заставляя губы растягиваться в счастливой улыбке. «Победа! Пеле сдрейфил! Я герой! – торжествующе повторял про себя он. – Я победитель! Они сами меня испугались! Да!»
На радостях он пролетел мимо калитки, затерянной в буйно зеленеющей живой изгороди. Пришлось проехать до поворота, вернуться обратно и спешиться у ворот дома тётки Йонаса. Питер спешился, потренькал велосипедным звонком, надеясь, что Йон его услышит и выйдет. Но вышла его тётка.
Конни Беррингтон была грозой всей округи. Невысокая, плотная, коротко, по-мужски, стриженная и невероятно горластая. Йонас как-то рассказывал, что его тётку боятся даже завсегдатаи местного паба в любой степени подпитости. Про Конни ходили слухи, что она может избить кого угодно. Или переорать. По части нецензурной ругани равных ей не было. Говорили, в порту она подрабатывала пароходной сиреной, а в выходные ходила в море за дополнительные деньги глушить голосом рыбу.
– Здравствуйте, миссис Беррингтон, - с максимальным почтением произнёс Питер.
– Мисс, - буркнула тётка, уперев руки в бока. – Что надо?
– Я друг Йонаса, - напомнил он.
– Я помню, - она смерила Питера суровым взглядом, и мальчишка почувствовал себя обвиняемым в суде. – Проходи. Йонас на чердаке. Найдёшь дорогу сам?
– Да, мисс Беррингтон. Спасибо, мисс Беррингтон.
Питер оставил велосипед у ворот и пошёл к дому. Жилище Конни Беррингтон было построено строго по Шекспиру: нестройным собраньем стройных форм. Снаружи маленький двухэтажный дом напоминал свалку: здесь подпорки, тут пристройка, за углом косо прибитая лестница удерживает от обрушения стену. Зато внутри помещения производили впечатление сделанного на века: крепкие лестницы, просторные
Питер разулся на пороге, прошёл коридором, в конце которого стояли старые напольные часы с боем, поднялся по лестнице на второй этаж. Здесь, над кухней, кладовой, ванной и гостиной располагалась спальня Конни и комнатушка Йонаса, переделанная из второй кладовки. Питер на всякий случай деликатно постучал, но Йонаса действительно не было в его комнате. Мальчишка кивнул сам себе и потопал к приставной лестнице, ведущей на чердак.
– Йон? – позвал он, прежде чем лезть наверх. – Это я пришёл. Можно к тебе?
С чердака не донеслось ни звука. Питер постоял немного и всё равно полез.
– Йонас, ты тут? – спросил он, заглядывая через деревянный край.
Друг сидел к нему спиной, повернувшись лицом к маленькому, затянутому паутиной оконцу.
– Заходи, - вздохнул он, не оборачиваясь.
Грохоча пятками по дощатому полу, Питер подбежал к нему, уселся рядом на старый, выцветший половик, протянул руку:
– Хао тебе, о вождь апалачей! – пафосным басом произнёс он.
– Не апалачей, а апачей, - без особого энтузиазма отозвался Йонас, но руку пожал. – И тебе хао, Питер Медвежий Нос!
– Почему нос-то? – удивился гость.
– Потом придумаю, - усмехнулся Йонас.
Он протянул руку и забрал стоящую на низком табурете чёрно-белую фотографию и букетик мелких голубоватых луговых цветов, названия которых Питер не знал. Фото было женское: юная блондинка с распахнутыми глазами и приятной улыбкой в коротком платьице на пляже. Питер хотел поддеть друга, спросить, что за старшеклассница поделилась с Йоном своим портретом, но вовремя вспомнил, что уже видел это фото раньше. И что на фото – мама Йонаса.
– У тебя что-то случилось? – спросил Питер, внимательно глядя на хмурый профиль друга.
– Мелочи, - отмахнулся Йонас и добавил: - Достала.
– Тётка?
– Ах-ха. Сунется сюда – с лестницы спущу, богом клянусь, - мрачно процедил он.
– Чего ей на этот раз?
Мальчишка засопел, дёрнул острым плечом. Бережно убрал фото матери в нагрудный карман нелепой, заштопанной в нескольких местах рубашки-поло. Из-за пазухи выглянул Лу, протянул тоненькую лапку к букету, который держал Йонас, выхватил цветок и сунул в рот.
– На этот раз какая-то презренная сволочь растрепала, что я прогуливал последние три недели занятий в школе, - упавшим голосом произнёс Йон. – Тётка наслушалась, и понеслось. «Катись обратно, вали вон с моей шеи и из моего дома, живи в сраном приюте, фашистский ублюдок»…
– Чёртова ведьма! – прошипел Питер. – Какое право она имеет тебя оскорблять?
– Ну, примерно такое же, как я – прогуливать школу, - горько усмехнулся Йонас. – Пит, я когда-нибудь не выдержу. Уйду. Работать я умею и не боюсь, деревенек в Британии много, мне и надо-то – сухой тёплый угол на ночлег, кусок хлеба и чуть денег на одежду.