Офицерский гамбит
Шрифт:
Никаноров приказал дописать несколько эпитетов, обидных и резких для ушей Артеменко. Если начертанные рукой Модеста Игнатьевича обозначения действующей в Украине власти как «опасных агрессивных дилетантов» и «политической мелкоты» не вызвали у него душевных терзаний – он и сам думал об украинских политических лидерах приблизительно также, – то слова Никанорова о народе и самом государстве он воспринял довольно болезненно. Но не повиноваться он не посмел, и в одном месте пришлось дописать, что «беспомощный и обездоленный» народ «безнадежно отсталой Украины» не нужен России в качестве балласта. Ну и гадкий вы человек, Модест Игнатьевич, хотелось бы заявить Артеменко. Ну зачем же народ трогать, если вам их лидеры не по душе? Алексей Сергеевич даже рисовал картину, какое впечатление произвели бы его резкие слова на этого знатного вельможу в современном антураже. Но тщетно, ничего он, конечно, не скажет. Артеменко признавал эфемерность своих собственных претензий на честность и объективность текста. Он был втянут в странное противостояние, в войну, противиться которой не мог и не имел мужества. Он, как художник, создавал некое полотно по заказу. Исполненное в виде множества аккуратно скомпонованных картинок. Вот картинки-гиперболизации, они касаются великого рулевого, нового русского кормчего. Вот картинки-карикатуры, это уродливые образы украинцев, корчащихся и извивающихся, подобно придавленным сверху червячкам. А вот, наконец, картины-баталии, они состоят из чьих-то
Наконец с текстом ознакомился тот, кому посвящалась книга. Артеменко передали, что он был удовлетворен обложкой и беглым просмотром текста. Была правка и от него, хотя и довольно необычная, как показалось Артеменко. Предписывалось добавить пару дополнительных абзацев, но не о себе, а о партнере. Ключевая мысль вставок – действия нового президента демонстрируют неизменность взятого прежним руководителем страны курса. А значит, подразумевалось, что вектор силы по-прежнему направлен на смену власти в Украине, кардинальное изменение в стране общественного мнения, перетасовку искусственным путем всех тех, кто причислял себя к элите государства. А может быть, и ликвидацию самой государственности. Об этом не писалось, но так выходило между строк. Разве история не повторяется, задавал себе вопрос все более озабоченный полковник. Он чувствовал себя уставшим, постаревшим и обескровленным.
Сдача книги в печать совпала с его сорок первым днем рождения. Обычно они не отмечали такие праздники, вернее, он не отмечал. Алины дни рождения последние годы состояли из двух частей: первая проходила на ее работе, вторая – дома с ним. У него же была только одна часть – с Алей. Разумеется, его поздравлял куратор, но это не считалось, потому что было между делом, всегда совпадало с очередной рабочей встречей. Но Артеменко не роптал на издержки работы, он давно привык к отсутствию друзей, которых с лихвой заменяла жена. Им по-прежнему, как и в первые годы после свадьбы, хватало друг друга. Но тогда для дружбы с кем-либо не было времени, после поступления в академию ему было предписано отказаться от дружбы, сейчас же, когда он за долгие годы жизни в себе привык к такому стилю, в дружбе отпала надобность. Разве что Игорь, неожиданно возникший в его жизни, притягивал его общим прошлым.
Аля подарила ему книгу. В честь его причастности к книгопечатанию на Руси, с веселым взглядом объявила жена, обнимая Алексея Сергеевича. Именно эту книгу – из-за первой страницы. «Прочитала и обомлела», – объяснила она. В ответ он привлек ее и крепко прижал к себе.
«Так сколько раз ваши специалисты рекомендуют обниматься в течение дня?»
«Восемь».
«А я рекомендую – двенадцать. Поэтому у нас сегодня вечер объятий».
«Я согласна…» – уже почти пищала женщина от все большего сдавливания тела руками-клешнями мужа.
На следующее утро Артеменко не поехал в свой офис – он собирался в этот день снова лететь в Киев. Его женщины уже разъехались, и после привычного утреннего урагана, свойственного рабочим будням, квартира теперь оказалась поглощенной сентиментальной тишиной. Алексей Сергеевич сварил себе кофе и уселся в кресле с подаренной женой книгой. Он только теперь внимательно рассмотрел увесистый фолиант со стильным дизайном добротной обложки. Это был «Цезарь и Христос» Вила Дюранта, автора исполинского труда в одиннадцати томах под внушающим благоговение названием «История цивилизации». «Метод синтетической истории, – прочитал Артеменко, – гм… любопытно». Он открыл первую страницу, о которой говорила Аля. Оттуда струилась почти библейская история о мужчине и женщине. Ариэль была ученицей, в которую неожиданно влюбился учитель. После объединения душ они вместе стали работать над эпохальным трудом, живя то в одном, то в другом живописном уголке планеты; превратили жизнь в увлекательное путешествие, вехами которого стали успешные издания новых томов. Первую книгу они выпустили, когда Вилу Дюранту исполнился сорок один. Артеменко усмехнулся после этих слов – совсем как и ему. К окончанию седьмого тома участие в работе жены настолько возросло, что на титульном листе книги появилось и ее имя. Когда в возрасте восьмидесяти трех лет Ариэль умерла, ее девяностошестилетний муж сумел прожить без своей «половинки» только тринадцать дней. Артеменко закрыл книгу и задумался: «Счастливчики… Ну и хитрая же Алька, в каждом действии намек… Мы сейчас тоже вместе двигаемся вперед, но делаем это как-то порознь, каждый на своей площадке… Алька развивается и очень быстро растет, но растет как-то в стороне от моей… Может, и вправду все поменять, по-новому перетасовать карты? Может, и вправду еще не поздно?»
Вдруг он наобум открыл книгу в середине. И прочитал фразу: «Самому совершенному человеку, рожденному античностью, посчастливилось – сбылось самое заветное из его желаний». Артеменко догадался, что речь шла о желании Цезаря внезапной, неожиданной смерти. «Какое разное счастье, – подумал он, сравнивая Дюранта и Цезаря, – и какие разные судьбы». Взгляд его невольно скользнул по комнате и вдруг столкнулся с покоящимся на столе макетом той книги, которую готовили к печати они. Алексею Сергеевичу стало так тошно и горько, что возникло непреодолимое желание просто плюнуть на рукопись, бросить ее под ноги, растоптать, а затем, разделив топором на части, спустить в мусоропровод. Он решительно отложил Дюранта, вскочил и, возбужденный, пошел в другую комнату собираться в поездку.
Наконец, подобно весенней ласточке, мартовскими днями она явилась украинскому миру – красивая внешне, воздушная внутри, иллюстрированная, убедительная и по-детски простая книга о Владимире Путине, написанная специально для этого народа. Не художественная, не публицистическая, не аналитическая. Сборник пространных намеков, в котором на каждой странице можно было почерпнуть весьма важную информацию. Либо о неземном, потрясающе мужественном и проницательном лидере всего постсоветского пространства, из неприметного кагэбиста тихо выросшего до объединителя народов. Либо о гадких провокаторах нации, противных еретиках, тянущих Украину в кровавый водоворот. Либо о целебном свойстве дружбы с Россией. В этом, особенно, и состоял фокус проводимой разведкой операции. И написана книга была якобы украинцем. Правда, автор у книги отыскался не сразу, и Артеменко уже начал опасаться, чтобы не поступила сверху команда ему самому стать автором новоявленного бестселлера. Но в тот момент, когда напряжение его уже готово было выплеснуться в разговоре с Виктором Евгеньевичем, куратор сообщил, что автор давно ждет свое произведение.
Модест Игнатьевич сдержал слово: для привлечения широких масс к специфическому продукту был открыт бесперебойный канал, из которого бесшумно хлестали бумажные банкноты, как вода из пожарного брандспойта. Презентации крутились головокружительной каруселью, рекламные щиты в метро со знакомой персоной в военной форме заставили застыть в изумлении все фигуры и лица, что призывали со стен покупать предметы туалета или смотреть кинофильмы. Впервые в новой украинской истории маркетинг отдельной книги на мгновение вытеснил с рекламных позиций даже продукты питания, одежду, автомобили, дома, мебель. Артеменко сам удивлялся: создавалось впечатление, что сей мистический господин с напряженным от волевого усилия лицом переселился в Украину, ибо его образ если и не затмил собой все остальное пространство, то хотя бы несколько раз мелькнул перед глазами у каждого жителя любого крупного города. Безукоризненно и без устали работал маховик массовой персональной рассылки – так называемые лидеры мнений получили не только приглашения обсудить содержание книги, но и самую книгу. Гудели магазины, щелкали кассовые аппараты, рейтинг книги, а с ним и ее героя, взлетал до облаков. Полковник лишь успевал ахать, признавая, что реклама книги была организована вдвое, вчетверо, на порядок лучше ее содержания. Офицер ГРУ не верил своим глазам – в XXI веке воздух продавать легче, чем пару тысяч лет назад. Но его томили и сомнения. Ведь он был одним из тех немногих посвященных, что знали: идет бойкая продажа отравляющего вещества, иприта для сознания.
Посещая презентации и круглые столы, посвященные книге и будущему двух ныне почти открыто враждующих между собой государств, Артеменко думал о сотворенных из эфира героях. Он немного стыдился раскрутки мифа о великом Путине. И дело вовсе не в том, что он хорошо знал – личность Путина является не выразительной, а скорее даже блеклой и расплывчатой. Образ нового лидера российского государства в его восприятии был результатом обычной современной мимикрии, помноженной на политические и информационные технологии. Внедряемый в массовое сознание, он жил отдельно от скромного человека с тем же именем. Впрочем, уговаривал себя Алексей Сергеевич, современный этап развития мира оставляет слишком малое пространство для маневра, чтобы в большой политике появились выдающиеся личности. Разве не столь же бледные, почти бесцветные образы западных лидеров? Те же Саркози, Меркель, Берлускони или Буш-младший являются скорее средними представителями национальных элит, их выдвиженцами, нежели крупнокалиберными закройщиками геополитической карты мира. Их идентифицируют только по неудачам, скандалам, слабостям или связанным с ними негативным событиям. И таким же выдвиженцем является и российский образ-фантом, не без едкой иронии называемый аббревиатурой ВВП. Пожалуй, он даже лучше выглядит в ряду современников, оказавшихся у штурвалов власти. Потому-то они, команда мифотворцев, ловко поставили в книге жирные плюсы там, где должны располагаться явные минусы. Агрессия, жажда низвержения, а может быть, даже уничтожения всего иначе думающего и по-другому говорящего возвеличены, провозглашены частью плана возрождения России. Они с пафосом воспели извращенное желание «мочить в сортире». Артеменко размышлял, почему многие читатели так радуются пренебрежению Путина ценностью людской жизни, готовности разворачивать военные кампании, шагая по трупам российских юношей, наскоро облаченных в военную форму. Алексею Сергеевичу доводилось анализировать путинские тексты выступлений, и он с изумлением констатировал: рациональные формулировки год от года становились жестче и злее. Правда, порой злобные высказывания о врагах заменялись сардоническими или даже ироническими вплетениями. Росла его уверенность в себе, плавно переходящая в самоуверенность. И они, готовя книгу для украинцев, постарались подчеркнуть и эту характеристику своего героя, делая акцент на его стратегическое мышление, на желание заглянуть в будущее на три шага вперед. Но ведь сам Артеменко прекрасно знал, что никакого стратегического мышления у этого лидера нет, а его любимое слово «план» – всего лишь уловка факира. Они так написали, потому что хотели видеть такое мышление, старательно выписывали личность, контуры которой вырисовывали по своему разумению. Конечно, эта книга – лишь фрагмент общей лепки образа всей гигантской командой. Даже книга в отдельно взятой Украине оказалась вовсе не одна. Ошеломленный в первый момент этим обстоятельством, Артеменко насчитал их четыре, появившихся почти одновременно. Когда же полистал книги, его тотчас осенило: это плод чудовищной конкуренции ведомств, а он, наивный, даже не подозревал об этом, думал, что участник создания эксклюзивного продукта. Правда, все книги, заброшенные на территорию Украины, как диверсионно-подрывные группы, призваны были разрушать различные участки мозга украинца. Одна поясняла, почему провалился проект «Независимая Украина». Артеменко, когда листал ее, даже заулыбался: это походило на сочинение в школе абвера «За что я не люблю евреев?» Другая задавала вопрос «Кто внушил населению Украины мысль, что они не русские?» и сама же отвечала на него. Артеменко, не примеряясь, наобум открыл книгу, и ему в глаза брызнула ядовитая фраза: «…в основе проекта лежала чудовищная и мерзкая по своей сути идея о том, что украинцы якобы отдельный от Русского мира народ». Он даже сам не заметил, как искривился его рот. Да, тут продукты более хлесткие, чем наш, тут запрессованный в страницы цианистый калий, думал он, откладывая книгу, и волна отвращения к собственной работе накрыла его целиком. Раньше они готовились владеть автоматическим оружием, атаковать в яростной рукопашной, с ходу захватывать объекты, а теперь превратились в распространителей жутких, вызывающих неприятный холод в крови сплетен государственного масштаба. «Не падают бомбы, не пикируют истребители, и мы не в окопах, а война в головах, в нашем сознании давно развернута. Но кто в этом виноват?» Артеменко десятки, сотни раз задавал себе этот вопрос, и у него в воображении назойливо и неотвратимо всплывал лишь один образ… И тогда он вопрошал: «Ну почему?!» А зачем Бисмарк бил австрийцев и заключал аншлюс? А в чем логика расширения пространства Гитлера или Сталина? Личность каждого завоевателя по-своему ущербна, но всякий агрессор рождается из ущемленной психики и всякий агрессор жаждет доказательств, которые компенсируют его непреодолимое невротическое желание соответствовать придуманному, иллюзорному величию.
И чем больше Артеменко пытался просветить рентгеновским аппаратом личность Путина, тем больше внутренних противоречий у него возникало. Действительно, облик их мифического героя получился максимально приближенным к непритязательному и лишенному эмоций образу в серой шинели – эдакому олицетворению беспощадных актов воли. Разве не таким они запечатлели его на обложке книги? Артеменко хорошо понимал, что именно для этого родные политтехнологи организовали беспрецедентную акцию – проект «Имя России», в котором уверенно победил Иосиф Сталин, а второй номер намеренно был отдан скорбному и сконфуженному, ничего не успевшему монарху Николаю II. Что ж, размышлял полковник, одержимые фанатики с ограниченным умом в истории всегда ставились в противовес созидателям. Россиянам образ Путина-царя-освободителя был ловко навязан на фоне проявлений терроризма и экстремизма. Хотя на самом деле произошла подмена понятий: как раз эти проявления возникли как ответ на «путинский призыв», который сделали новым веянием моды. Но разве он пришел не вовремя, разве его не ждал народ, бесновался Артеменко.