Офицерский гамбит
Шрифт:
Он размышлял долго, с каким-то отрешенным, фатальным отчаянием. Россия после периода витиевато-вязкого, алкогольного Ельцина казалась потерянной, приглушенной, будто загнанной в берлогу. А тут – молодой, спортивно сложенный и, главное, не пьющий представитель спецслужб, готовый играть роль по всем правилам актерского искусства. Разве не волна патриотизма, не ностальгия по сильному руководителю вынесла Путина на гребень? Все было ничего, пока он только подражал, пока не выросли личные непомерные амбиции, пока он не начал демонстрировать всему миру якобы существовавший всегда медвежеобразный, торжественно-победоносный образ российского лидера. Мысли о том, куда ведет новый виток истории, теперь не давали полковнику покоя. Он потерял сон, стал беспокойным и раздражительным, даже перестал звонить в Москву, чтобы появившимся в голосе остервенением не разрушить ничего в отношениях с Алей, не обидеть Женю. Он заболел мыслью о необходимости для самого себя дать честную, предельно откровенную оценку происходящему. Хорошо, приходил Артеменко к выводу под влиянием своих болезненных, навязчивых размышлений, – такой
С какого-то времени персональный статус Путина оказался навечно связанным со статусом самой России. А его можно поднять только за счет более слабых государств. Тех, у чьих лидеров невысокий уровень сопротивляемости. На бывшем советском пространстве – это как раз Украина, Казахстан и, в перспективе, Беларусь. Но важный нюанс – явление Путина оказалось неприемлемым для украинской ментальности. Понятие «царь» вбивалось в головы российского народа через мрачные убийства Скуратовых и Ягод, через дикий, варварский произвол царей Грозного и Петра, а потом запечаталось в коллективном сознании россиянина кровавым генокодом. Склонность к кровавым расправам у Ленина трансформировалась в безумное, остервенелое истребление народов у Сталина. И весь этот гигантский кармический груз засел в архетипе русского человека. И хотя демоническое в образе должно быть натуральным, а не надуманным, у Путина это волшебное превращение из среднего человека в выдающегося политика произошло незаметно для глаза обывателя именно благодаря единению с образами прошлого.
Что одному лекарство, другому может оказаться ядом, думал Артеменко, когда его глаз натыкался на вездесущую рекламу пресловутой книги. Возможно, для азиатской России приход деятельного царя, пусть и искусно заретушированного с помощью технологий, вполне приемлемо – слишком долго там производилась обработка массового сознания. Для Украины – очень большой вопрос. Страна, находящаяся одновременно в двух цивилизационно-культурных плоскостях, стала после явления Путина украинскому народу все больше тяготеть к внутреннему расколу. Юго-восток усиленно тянут в империю на правах верноподданных, полукрепостных малороссов, северо-запад и центр отчаянно сопротивляются, отдавая предпочтение западным культурным ценностям, в системе которых человеческая жизнь и благосостояние отдельно взятого индивидуума – не пустой звук.
Но у Украины, спорил с внешним голосом Артеменко его внутренний голос, нет своего адекватного лидера. Нет целостной личности, которая была бы способна предложить реалистичный взгляд в вечность, стратегическое мышление на длительный период времени, объединив мирское и духовное лидерство. Тут, в Киеве, даже сильные личности склонны к местечковости. Оттого здесь доминирует хаос, внутренняя борьба. Оттого тут и Путина многие готовы принять как лидера, хотя и он – всего лишь блеклый фантом.
Артеменко тупо взирал все на тот же роскошный письменный прибор из слоновой кости на столе у Никанорова – упряжка все тех же могучих северных собак не изменилась, она неустанно, с завидной прытью тянула свой груз. Эх, любит Модест Игнатьевич север! Наверняка за предсказуемость, надежность этих невзрачных людей и животных, которые привыкли без лишних вопросов тянуть свою жизненную лямку. И таких, как он, Артеменко, Модест Игнатьевич тоже любит за последовательность, за склонность к дисциплине и невозможность отклоняться от траектории, определенной кабинетом начальника.
В это время Никаноров оживленно разговаривал по телефону. Такая незадача: только Артеменко вошел и по предложению хозяина занял широкое и мягкое, обтянутое терракотового цвета кожей стул-кресло, зазвонил телефон. Важная персона, но не более важная, чем сам Модест Игнатьевич. Это было ясно из тона разговора, позы, тембра голоса: хозяин кабинета разговаривал вальяжно, но с соблюдением всех правил беседы равного с равным. То есть с известной долей чиновничьего юмора и без запальчивой категоричности. Артеменко ничего не оставалось, как ждать. Полковник потому и не любил такие моменты – они давали ему возможность убедиться в своей истинной цене, познать свой вес, или, скорее, свою невесомость.
Наконец Никаноров положил трубку в гнездо громоздкого аппарата и повернул к гостю лицо. Его выражение было в этот момент довольным, несколько смягченным, ровно настолько, насколько вообще может изменяться номенклатурная физиономия.
– Алексей Сергеевич, я хочу сообщить вам приятную новость. – Тут Модест Игнатьевич улыбнулся и сделал коронную паузу политического барона, как будто любуясь собой со стороны. А Артеменко успел переварить крамольную мысль. Поразительно, думал он, как за такое короткое время меняется впечатление о человеке; еще вчера Никаноров казался ему полубогом, а уже сегодня он видел всего лишь постаревшего командора, объятого болезненной страстью услужить Хозяину страны и, кажется, лишенного способности радоваться жизни, видеть в ней что-либо еще помимо борьбы за власть. Алексей Сергеевич испытал к нему в этот короткий миг смутное, грустное чувство жалости. А Модест Игнатьевич между тем продолжил с возрастающим пафосом, ошарашивающим гостя: – За ваши недюжинные усилия в Киеве, за ваши неординарные способности при выполнении важного государственного задания на территории Украины вы представлены к высокой правительственной награде…
У полковника военной разведки потемнело в глазах. Еще никогда в жизни он не испытывал столь мерзкого, брезгливого отношения к символам. На физическом уровне оно походило на курсантскую стрельбу по крысам в туалете училищного учебного центра, когда кровавые ошметки разрываемых на части тварей под их истошный визг разлетались в разные стороны по неподдающимся пониманию траекториям…
Часть четвертая Информационный сбой
Глава первая
(Москва, март 2009 года)
Мудрецы утверждают: все, что происходит в мире, – глобальные изменения, болезни, катаклизмы, революции, прорывы в науке и технике – имеет свою информационную основу. Если человек заболевает, это означает прежде всего, что его клетки получили дозу враждебной информации. Если объяты болезнью нации и государства, а массы безропотно следуют законам военного времени, выжигая громадные участки Земли, речь идет об информационном заражении, всеобщем инфицировании. Весь наш мир, вся Вселенная – от земной амебы до звездных систем – имеет информационный код. Всякое действие – программу. Информационно-психологическое оружие существовало всегда, но только в XXI веке оно приобрело характер глобального воздействия.
– Да-а, – протянул Алексей Сергеевич, отвечая на пронзительный вызов своего мобильного. Номер был неизвестен ему, но против обыкновения он решил ответить на вызов, поддаваясь какому-то странному порыву, мимолетной покорности течению обстоятельств, что случается порой даже с людьми, привыкшими контролировать каждый свой шаг. Правой рукой Алексей Сергеевич продолжал уверенно и спокойно управлять «лексусом», а левую с телефоном прижал к уху, предварительно выключив радио.
– Алексей Сергеевич Артеменко? – незнакомый голос прозвучал непривычно отрывисто, с металлическим оттенком, но не стальным, а с хрипловато-увесистым чугунным отливом. За его оттенком угадывались скупость эмоций и какая-то ненатуральность произносимых слов для говорящего. Алексей Сергеевич сразу уловил в голосе барабанный отзвук прошлого, чего-то щемящего и далекого. Но не понял, чего именно, а может быть, облепившие со всех сторон автомобили нескончаемого железного потока не позволяли мгновенно перестроиться. Потому он лишь ответил с привычным спокойствием: