Офицеры и джентльмены
Шрифт:
— Гм… хуже, чем эмигрант. Он, собственно, чернокожий.
— А почему бы мне не обратиться к чернокожему?
— Ну, знаешь, некоторые не доверяют им. Так или иначе, вот его фамилия и адрес: доктор Аконанга, Блайт-стрит, дом четырнадцать. Это улица, идущая от Эджвер-роуд.
— Это тебе не Брук-стрит.
— Да, и берет он четверть той цены. Миссис Бристоу полагает, что телефона у него нет. Главное, по ее словам, — это пойти к нему утром пораньше. Он пользуется в своем районе большой популярностью.
Часом позднее Вирджиния уже была на ступеньках крыльца дома номер четырнадцать по Блайт-стрит. На эту
91
Pied Piper — дудочник в пестром костюме — герой поэмы Браунинга.
— Простите, вы не знаете, доктор Аконанга дома?
— Он уехал.
— О боже! — Вирджинию снова охватило безумное отчаяние вчерашнего вечера. Ее надежды никогда не были твердыми или слишком претенциозными. Это была сама судьба. Вот уже четыре недели ее преследует навязчивая мысль, что в окружающем мире разорения и убийств одиозной жизни в ее чреве предназначено выжить.
— Уехал год назад. Его забрало правительство, — пояснила женщина в брюках.
— Вы хотите сказать, что он в тюрьме?
— Нет, что вы! На работе государственной важности. Он очень умный, несмотря на то что черный. А что вы думаете, есть такие вещи, которые черные знают, а эти цивилизованные белые — черта с два. Вон, прочитайте, куда его взяли. — Она показала на прикрепленную к косяку двери визитную карточку, на которой было написано: «Доктор Аконанга, натуртерапевт и глубокий психолог, временно прекратил практику. Почту и посылки направлять…» Далее следовал адрес дома на Брук-стрит — всего в двух номерах от места, где вчера вечером Вирджиния нашла в темноте лишь воронку от бомбы.
— Брук-стрит? Какое совпадение…
— Вышел в люди, — продолжала женщина в брюках. — А вы знаете, что я вам скажу: выходит так, что умных людей оценивают только во время войны.
Вирджиния нашла такси на Эджвер-роуд и поехала по новому адресу. Когда-то это был большой частный дом, сейчас его заняли военные. В вестибюле сидел сержант.
— Будьте любезны, ваш пропуск, мэм.
— Мне нужен доктор Аконанга.
— Ваш пропуск, пожалуйста.
Вирджиния показала удостоверение личности, выданное штабом особо опасных операций.
— О'кей, — сказал сержант. — Вы застанете его. Мы всегда знаем, когда доктор на работе. Проходите.
Откуда-то с самого верха широкой лестницы доносились звуки, очень похожие на удары в тамтам. Поднимаясь наверх по направлению к этим звукам, Вирджиния вспомнила о Триммере, который бесконечно и невыносимо нудно напевал ей песенку под названием «Ночь и день». Звуки тамтама, казалось, говорили: «Ты, ты, ты». Она подошла к двери, за которой раздавался африканский музыкальный ритм. Стучать в дверь ей показалось бесполезным, и она попробовала повернуть ручку, но
— Доброе утро. Заходите. Как поживаете? Вы принесли скорпионов?
— Нет, — ответила Вирджиния. — Сегодня никаких Скорпионов.
— Ну, пожалуйста, входите.
Вирджиния вошла в комнату, в которой кроме обычной мебели было множество маленьких барабанов, блестящая статуя Христа, различные кости от скелета человека, в том числе и череп, прибитый гвоздями к столу петух, обезглавленный, но не ощипанный, с распростертыми, как у бабочки, крыльями, медная кобра работы индийских ремесленников из Бенареса, горшочки с пеплом, лабораторные колбы, наполненные темной жидкостью и закупоренные пробками. На стене висел увеличенный портрет мистера Черчилля, сердито смотревшего на все эти богатства доктора Аконанги. Другие предметы Вирджиния разглядывать не стала. Ее внимание привлек петух.
— Вы не из штаба особо опасных операций? — спросил доктор Аконанга.
— Да, я действительно оттуда. А как вы догадались?
— Я ожидаю скорпионов вот уже три дня. Майор Олбрайт заверил меня, что их переправляют из Египта на самолете. Я объяснил им, что скорпионы необходимы мне в качестве важнейшего составного элемента одного из приготовляемых мной очень ценных препаратов.
— В наше время все доставляется с большим опозданием, правда, доктор? Боюсь, что майора Олбрайта я не знаю. Меня направила к вам миссис Бристоу.
— Миссис Бристоу? Я не уверен, что имел честь…
— Я пришла к вам как частный пациент, — сказала Вирджиния. — Вы врачевали многих ее друзей. Таких женщин, как я, — объяснила она с присущей ей прямотой и откровенностью. — Тех, кто хотел избавиться от ребенка.
— Да, да. Возможно. Это было очень давно. В пору мирного веселья, я бы сказал. Теперь все изменилось. Сейчас я на государственной службе. Генералу Уэйлу не понравится, если я возобновлю свою частную практику. На карту поставлена сама демократия.
Вирджиния перевела взгляд с безглавого петуха на другие незнакомые ей предметы. Она заметила на столе экземпляр книги «Орхидеи для мисс Блэндиш».
— Доктор Аконанга, — спросила Вирджиния, — как вы полагаете, какие ваши дела могут быть важнее чем я?
— Герру фон Риббентропу снятся из-за меня самые ужасные сны, — ответил доктор Аконанга гордо и важно.
Какие сны мучили Риббентропа в ту ночь, Вирджиния знать не могла. Ей же самой приснилось, что она лежит распростертая на столе, крепко привязанная к нему, обезглавленная, покрытая перьями с кровяными полосками, и какой-то внутренний голос, выходящий из ее лона, непрерывно повторяет одно и то же: «Ты, ты, ты…»