Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Докинз Ричард

Вторая причина моего раздражения в том, что “аргумент против слепого случая” упускает из виду истинно ценное – главным образом великую силу и изящество науки, воплощенные в теории Дарвина. Она обладает огромной мощью и предельной простотой: это одна из самых прекрасных мыслей, когда-либо пришедших в голову человеку, и непосвященные упускают ее. Хуже того, навязывая свое непонимание детям, они лишают детей красоты, красоты интеллектуального достижения.

И в-третьих, убеждение статистической невероятностью (или сложностью) раздражает потому, что исчезающе малая вероятность возникновения сложности по чистой случайности – это всего лишь переформулирование проблемы, которую должна решать любая теория существования, будь то Большой взрыв, эволюция или теория Бога. Любому очевидно, что ответом на загадку существования не может быть слепой случай или внезапное возникновение из ничего. Особенно верно это для живых существ:

здесь иллюзия замысла потрясающе убедительна. Задача же в том, чтобы найти альтернативу слепой случайности. Невероятность жизни и есть задача, которую мы должны решить. Теория Бога ее явно не решает, а лишь переформулирует. Естественный отбор, постепенный и накопительный, задачу решает – пожалуй, это единственный процесс, способный ее решить. Очевидно, бесполезно пытаться решить задачу сложности жизни, утверждая еще одну сложную сущность под названием “Бог”. То же приложимо, хоть и не столь очевидно, к задаче происхождения Вселенной. Чем больше креационист упирает на статистическую невероятность, тем больше он подпиливает свой сучок.

“Бог как иллюзия”

Книги “Слепой часовщик” и “Восхождение на гору Невероятности” пронизаны рассуждениями о статистической невероятности разумного замысла; в явном виде я вывел их как центральную тему в книге “Бог как иллюзия” (но мысль, безусловно, не нова). Выход этой книги вызвал шквал якобы возражений на утверждение, что Бог устроен сложно, а следовательно, не может быть ключом к разгадке сложности. Ответы были примерно одинаковы и одинаково слабы. Их можно свести к одному предложению: “Бог не сложен, а прост”. Откуда мы знаем? Потому что так говорят богословы, а они компетентны в вопросах Бога, не так ли? Все просто. Спор выигрывается в приказном порядке. Но нельзя усидеть на двух стульях. Либо Бог прост, и тогда он не обладает знаниями и инженерными умениями, которые обеспечили бы искомое объяснение сложности. Либо он сложен, и тогда его самого тоже нужно объяснить – наравне с той сложностью, которую мы пытаемся объяснить при его помощи. Чем проще вы делаете Бога, тем меньше он годится для объяснения сложности мира. А чем сложнее вы его делаете, тем больше требует объяснения он сам.

Питер Эткинс в прекрасной книге “Еще раз о творении” (Creation Revisited) сгустил краски и изобразил “ленивого Бога”, а затем по кирпичику разобрал все действия, которые ленивому Богу нужно было бы совершить, чтобы создать наблюдаемую Вселенную. Он пришел к выводу, что ленивому Богу нужно было бы сделать так мало, что он с тем же успехом мог бы вообще не существовать. Что касается сложных дополнительных умений Бога, которыми он якобы пользуется, – скажем, прислушивается к мыслям семи миллиардов человек одновременно (а заодно беседует и с мертвыми), отзывается на их молитвы, отпускает им грехи, раздает посмертные награды и наказания, спасает раковых больных, но не всех – это лишь усложняет проблему, и очень сильно.

Дарвиновская эволюция уникальным образом решает задачу статистической невероятности жизни – она действует накопительно и постепенно. Она предоставляет настоящий переход от первобытной простоты к итоговой сложности, и это единственная теория, дающая такую возможность. Человеческие инженеры могут проектировать сложные вещи, но самих инженеров тоже придется объяснить: эволюция путем естественного отбора объясняет и их, и всю остальную жизнь.

Конечно, в книге “Бог как иллюзия” много всего помимо главной темы статистической невероятности. Там говорится и об эволюционных истоках религии, и о корнях морали, и о литературной ценности религиозных писаний, и о религиозном насилии над детьми, и о многом другом. Хочется думать, что в этой книге много человечности и юмора – что она далека от злобы и полемического запала, который ей иногда приписывают. Иногда ее юмор приобретает форму сатиры, даже насмешки – те, на кого такой юмор направлен, действительно иногда с трудом способны отличить беззлобное высмеивание от враждебных высказываний. У Питера Медавара я в том числе научился тому, что точно нацеленная сатира и насмешка – не то же самое, что вульгарное оскорбление (см. также стр. 487–488 ниже). Тем не менее религиозно настроенные критики иногда не способны увидеть разницу. Один даже заподозрил, что у меня синдром Туретта, – хотя с трудом верится, что он прочитал книгу, скорее его пленило им же придуманное сравнение.

С учетом того, сколько яда вылилось на эту книгу, весьма удивительно, что я выступал на публике сотни раз, в том числе в так называемом Библейском поясе Соединенных Штатов, и практически никогда не был освистан в лицо – и даже практически никогда не подвергался критическим расспросам. Это меня слегка разочаровало: я находил некоторое удовольствие в редких исключениях из этого правила – особенно когда

меня пригласили выступить в женском колледже Рэндольф-Мейкон в Вирджинии (теперь туда принимают и мужчин). Рэндольф-Мейкон – достойный гуманитарный колледж с высокими требованиями. Но в том же городе находится “университет” Либерти, основанный печально известным Джерри Фолуэллом; и вот изрядная компания из Либерти, выгрузившись из автобуса, заняла первый ряд в аудитории в Рэндольф-Мейконе. Они захватили всю сессию вопросов и ответов, выстроившись в очередь к микрофонам в двух проходах. Их вопросы были сформулированы подчеркнуто вежливо, но исходили из позиций фундаменталистского христианства – вероисповедания, входящего во вступительные требования этого “университета”. Конечно, мне не составило никакого труда разделаться с каждым из них, к одобрительным аплодисментам студенток Рэндольф-Мейкона. Один из вопрошающих начал с того, что в университете Либерти хранятся ископаемые остатки динозавра, на этикетке которых стоит дата 3000 лет назад. Меня просили объяснить, как им определить истинный возраст таких окаменелостей. Я объяснил, что окаменелости датируются при помощи нескольких независимых радиоактивных часов, которые идут с разной скоростью, и все сходятся в том, что динозавры не могут быть моложе 65 миллионов лет. Я добавил:

Если в музее университета Либерти действительно хранится окаменелость динозавра, маркированная датой 3000 лет назад, то это позор для образования. Это подрывает само понятие университета, и я бы настоятельно рекомендовал всем присутствующим, кто принадлежит к университету Либерти, покинуть его и пойти в настоящий университет.

Это сорвало самые бурные аплодисменты – потому что Рэндольф-Мейкон и есть настоящий университет. Еще тем вечером мне задали вопрос: “Что, если вы ошибаетесь?” (What if you re wrong?): погуглите, его запись вместе с моим ответом приобрела вирусную популярность.

Единственный раз, когда меня прервали по-настоящему враждебно, случился в Оклахоме, на огромном спортивном стадионе: человек вскочил посреди моего выступления и стал выкрикивать: “Вы оскорбили моего Спасителя!” Его увели охранники в форме – не по моему желанию. На том же мероприятии в Оклахомском университете мое выступление единственный раз попытались отменить по юридическим основаниям. Депутат парламента штата Тодд Томсен внес на рассмотрение законопроект, фрагмент из которого я привожу ниже (когда вы видите текст, усеянный зачинами “Принимая во внимание”, понятно, что нужно готовиться к неприятностям).

Принимая во внимание, что Оклахомский университет, как участник проекта “Дарвин-2009”, пригласил выступить на кампусе Ричарда Докинза, представителя Оксфордского университета, чьи публичные заявления, отраженные в его книге 2006 года “Бог как иллюзия”, и публичные утверждения о теории эволюции демонстрируют нетерпимость к культурному разнообразию и разнообразию мысли – а это взгляды, не разделяемые и не репрезентативные для образа мыслей большинства граждан Оклахомы, а также принимая во внимание, что приглашение Ричарда Докинза выступить на кампусе Оклахомского университета в пятницу 6 марта 2009 года послужит лишь распространению искаженных принципов теории эволюции, исключающих прочие несовпадающие мнения, а не преподаванию научной идеи.

СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ПАЛАТА ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ В ПЕРВОМ ЗАСЕДАНИИ 52-ГО ЗАКОНОДАТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ ОКЛАХОМЫ ПОСТАНОВЛЯЕТ: что палата представителей Оклахомы настоятельно протестует против приглашения выступить на кампусе Оклахомского университета Ричарда Докинза, представителя Оксфордского университета, чьи публичные заявления о теории эволюции и мнения о тех, кто не верит в эту теорию, противоречат и оскорбительны для взглядов и мнений большинства граждан Оклахомы.

Депутат Томсен также утверждал, что мне заплатили 30 тысяч долларов за выступление, и пытался добиться наказания для сотрудников университета за подобную растрату общественных денег. Он сел в лужу, потому что я не получил (и не просил) ни пенса. Более того, его законопроект не прошел. Воистину потрясающе, что главное его возражение против моего выступления об эволюции состояло в том, что я придерживаюсь “взглядов, не разделяемых и не репрезентативных для образа мыслей большинства граждан Оклахомы”. Для чего же, по мнению депутата Томсена, нужен университет?

Приведу отрывок из книги “Бог как иллюзия”, который, подозреваю, мог показаться критикам ожесточенным, злобным или оскорбительным, но мне в нем видится лишь добродушная сатира – укол, шпилька, но бесконечно далекий от разгромного удара или вульгарного оскорбления. Я указал, что католичество, хоть и заявляет о единобожии, иногда склоняется к многобожию: Дева Мария по всем параметрам богиня, а святым возносят личные мольбы, как полубогам, и у каждого есть своя специализация. Затем я продолжил: