Огастес выполняет свой долг
Шрифт:
восхищаемся вами не как политическим деятелем, а как человеком
действия, героическим воином, отважным рыцарем. Огастес (уныло). Сударыня, прошу вас... К сожалению, мне трудно говорить о
моих военных заслугах. Леди. О, я знаю, знаю. С вами возмутительно поступили! Какая
неблагодарность! Но страна за вас. Женщины за вас! С каким волнением, с
какой болью узнали мы о том, как, выполняя приказ занять эти страшные
гуллукские каменоломни, вы ворвались туда
подобно новому Нептуну на гребне волны; и, не довольствуясь этим, вы,
вы один ринулись дальше и с криком: "Вперед! На Берлин!" - бросились на
немецкую армию. Тут гунны окружили вас и взяли в плен. Огастес. Да, сударыня. И какова была моя награда? Мне сказали, что я
ослушался приказа, и отослали меня домой. Вспомните Нелсона в
Балтийском море. Разве англичане когда-либо выигрывали сражение иначе,
как с помощью отваги и личной инициативы? Не будем говорить о
профессиональной зависти: она существует в армии, как и повсюду; но я с
горечью думаю о том, что то признание, в котором мне отказала моя
родина, или, точнее, не моя родина, а левая клика в кабинете,
преследующая всех членов нашей семьи своей классовой ненавистью, - это
признание я получил из уст врага, прусского офицера. Леди. Возможно ли? Огастес. Иначе как бы я очутился здесь, вместо того чтобы умирать с голоду в
Рулебене? Да, сударыня: полковник померанского полка, который взял меня
в плен, узнав обо всех моих заслугах и побеседовав со мной час о
европейской политике и о стратегических вопросах, заявил, что ничто не
заставит его лишить мою родину моих заслуг, и освободил меня. Я
предложил им, конечно, чтобы они со своей стороны добивались
освобождения столь же достойного немецкого офицера. Но он и слышать об
этом не хотел. Он любезно заверил меня, что, по его мнению, им не найти
равноценного мне немецкого офицера. (С горечью.) И вот впервые я узнал
неблагодарность, когда направился к нашим позициям. Кто-то выстрелил из
наших окопов и попал мне в голову. Я храню расплющенную пулю как
трофей. (Бросает пулю на стол, по звуку можно судить о ее солидном
весе.) Если бы пуля пробила мне череп, ни одна королевская комиссия не
увидела бы меня больше в своем составе. К счастью, у нас, Хайкаслов,
чугунные черепа. Нам нелегко вбить что-нибудь в голову. Леди. Изумительно! И вместе с тем до чего просто! До чего трагично! Но вы
простите Англию? Помните, ведь это Англия! Простите ее. Огастес (с сумрачным великодушием). Не бойтесь, это не окажет никакого
влияния на мое служение родине. Хотя она и оскорбила меня, но я готов
если не верить в нее, то по крайней мере управлять ею. Я не останусь
глух к зову родины. Пусть это будет роль посланника в одной из
важнейших европейских столиц, или пост генерал-губернатора в тропиках,
или же более скромная миссия - мобилизовать Литл Пифлингтон на
выполнение своего долга, я всегда готов жертвовать собой. Пока Англия
остается Англией, вы всюду на видных общественных постах найдете
представителей моего древнего рода. А теперь, сударыня, довольно о моей
трагичной судьбе. Вы пришли ко мне по делу. Чем могу быть полезен? Леди. У вас есть родственники в министерстве иностранных дел, правда? Огастес (свысока). Сударыня, министерство иностранных дел комплектуется
исключительно из моих родственников. Леди. Предупредило ли вас министерство иностранных дел, что за вами охотится
шпионка и что она намерена украсть у вас список противовоздушных
укреплений?.. Огастес (величественно прерывая ее). Все это нам в точности известно,
сударыня. Леди (удивлена и даже возмущена). Известно? Кто же вам сказал? Уж не один ли
из ваших родственников-немцев? Огастес (глубоко задетый). У меня только три шурина - немцы, сударыня. Вы
так говорите, словно у меня их целая куча. Простите, что я несколько
болезненно к этому отношусь, но постоянно ходят слухи, будто меня во
дворе отеля Ритц расстреляли как предателя только за то, что у меня
родственники немцы. (С чувством.) Если бы у вас были родственники
немцы, сударыня, вы бы знали, что ничто не может вызвать такую острую
ненависть к Германии. Нет большей радости, как увидеть в списке
немецких потерь имя своего шурина. Леди. Никто не знает этого лучше, чем я. Послушайте, что. я расскажу вам, и
вы поймете меня, как никто другой. Эта шпионка, эта женщина... Огастес (весь внимание). Да? Леди. Она немка. Гуннка. Огастес. Да, да. Понятно. Продолжайте. Леди. Она моя невестка. Огастес (с уважением). Я вижу, у вас прекрасные связи, сударыня.
Продолжайте. Леди. Нужно ли добавлять, что она мой самый заклятый враг? Огастес. Позвольте мне... (Протягивает ей руку; она с чувством пожимает ее.
С этого момента тон Огастеса становится еще более конфиденциальным,
рыцарским и чарующим.) Леди. Да, да. Так вот, она близкая приятельница вашего брата из военного
министерства, Хенгерфорда Хайкасла, или Гусака, как вы его называете,
кстати, по совершенно непонятным мне мотивам. Огастес. Его было прозвали Певучей устрицей, потому что он пел романсы с