Оглянись
Шрифт:
Алимов стал переводить.
— Я же говорил вам, — причитал афганец, — не возвращайтесь в кишлак! Моджахеды будут держаться в нем до последнего. Если вы пойдете на штурм, то случится страшное… Сегодня ночью они подняли всех женщин. Моджахеды будут прикрываться ими, как щитом. Среди них и моя жена. Ради Аллаха, не стреляйте по кишлаку! Уходите! Я очень вас прошу. Я умоляю…
Он стоял на коленях и бился головой о землю. Чалма слетела, покатилась, как футбольный мяч.
Звягин напряженно слушал, покусывая кончики
— Спроси его, Алимов, почему моджахеды не ушли в горы, когда узнали, что мы идем в кишлак. Какого черта им этот кишлак сдался?
— Моджахеды хотели уйти, — ответил Махмед. — Но хозяин не разрешил, он сказал, что если все уйдут в горы, то шурави найдут склад с оружием и боеприпасами. А это хозяину будет очень дорого стоить.
— Что, такой большой склад, что ради него надо стоять до последнего и прикрываться женщинами?
Махмед медленно поднялся на ноги, подобрал чалму, водрузил ее на голову и, нервно теребя пальцами жиденькую черную бороденку, произнес:
— Большой — не то слово. Он огромный. Им можно вооружить целую армию.
— Ты знаешь, где этот склад находится?
— Не знаю… Нет, не знаю… Это держится в строжайшем секрете…
— Ты понимаешь, батя, — сказал Ашот, — мы склады с оружием тоже ценим и ради богатого трофея готовы драться аки тигры.
Неизвестно, как Алимов перевел реплику старшего лейтенанта, но афганец вздрогнул так, словно его ударило током. Он посмотрел на офицеров широко раскрытыми глазами, в которых застыло отчаяние. Медленно, едва слышно он ответил:
— Умоляю вас, не стреляйте по кишлаку. Никакое оружие не стоит жизни наших детей и женщин.
— Тут ты прав, батя. Но если мы это оружие не экспроприируем, то потом оно будет стрелять по нашим бойцам. А нам это на фиг не надо. Так что давай искать золотую середину. Баб твоих, конечно, нам жалко, но наших бойцов жальче еще сильнее, а потом…
— Ладно, закрой рот, — оборвал словесный поток Вартаняна Звягин и пошел к радиостанции докладывать Воблину о встрече с Махмедом. Вартанян расхаживал вокруг афганца и, прищурившись, подозрительно смотрел на него. Нестеров, сидя на земле, думал о том, что война — это необыкновенная, несравнимая дрянь, потому как никогда не найдешь компромисса и не обойдешься без чьей-либо крови. «Уйти нельзя стрелять». Вот и мучайся, где запятую поставить.
Ротный быстрым шагом вернулся к офицерам.
— Воблин уже в пути — наша техника и афганские бойцы выдвигаются к кишлаку по шоссе. Нам приказано подняться в горы, пройти вокруг кишлака по хребту, чтобы исключить возможный удар противника сверху, и блокировать кишлак с южной стороны.
— Шиздец, — прокомментировал Вартанян. — Значит, будет большая война.
— А как он отреагировал на то, что моджахеды готовы прикрываться женщинами? — спросил Нестеров.
Звягин скривился и отрицательно покачал головой.
— Стал
— Живи я здесь, я бы тоже был этим обеспокоен. Любому нормальному человеку насрать на войну и наши разборки. Мы уйдем, а ему тут жить, ему растить детей…
— Ладно, Нестеров! — как от боли, скривился Звягин. — Хоть ты не сыпь мне соль на раны. Я что могу сделать? Мы — солдаты и вынуждены подчиниться.
Почти два часа рота шла под ветром и дождем по размытой тропе. Афганец шлепал по грязи в своих калошах рядом с Нестеровым и Вартаняном, вытянув худую жилистую шею вверх, глядя вперед. Его чалма намокла и свисала мокрой тряпкой. С бороды — жалкой и тонкой — капала грязная водичка. Свой тряпичный узелок Махмед спрятал за пазуху и все время придерживал его одной рукой.
Когда рота прочесала все окрестные горы и ложбины и стала спускаться к кишлаку с южной стороны, афганец заволновался, стал озираться по сторонам, что-то бормотать и нервно теребить замусоленные четки на тонкой черной нитке.
— Страшно, батя? — отреагировал на его поведение Вартанян. — Понос не начался? А вот мы так почти каждый божий день… Эх, война, война… Не ссы, уцелеют твои бабы. Мы надурняка стрелять не будем. Мы только по бородатым — пух!
Афганец тем не менее вовсе остановился и, сойдя на обочину дороги, опустился на корточки.
— Ну точно, понос у человека! — умозаключил Вартанян.
Афганец искал глазами Алимова. Увидев переводчика, сказал ему несколько слов.
— Он не может идти дальше, товарищ старший лейтенант, — перевел Алимов Вартаняну.
— А это еще почему? — насторожился Вартанян. — Мы без тебя никак. Ты у нас главный проводник, этакий афганский Сусанин. Вставай, вставай, батя! И в первые ряды наступающих! Докажи своей ханумке, как ты ее любишь… Ты что ж, жопа, сопротивляешься? Да я тебе каблуки повырываю, не снимая ботинок!
— Уймись, Вартанян! — рявкнул Звягин. — Алимов, что с ним?
— Он боится, что моджахеды увидят его с нами и за измену убьют его жену.
— Стопроцентно убьют, — согласился Звягин.
— А мы его переоденем в солдатскую форму! — придумал Вартанян.
На связь вышел Воблин:
— Ноль первый, почему задерживаетесь?
Звягин думал.
— Алимов, пусть покажет, как лучше пройти к кишлаку, чтоб нас не заметили.
Махмед стал долго и путано объяснять, жестикулируя руками и показывая на реку.
— Он говорит, что надо перейти реку в этом месте, а дальше — через сады.
Ротный кивнул, достал из полевой сумки карту.
— Иди, отец, иди. — Нестеров легонько ткнул в плечо афганца. — И не попадайся нам больше на глаза.