Огнем и мечом. Часть 1
Шрифт:
– Там и остановимся, – сказал Заглоба.
– Хорошо, – согласились остальные.
Заглобу все более охватывала тревога. Наконец, подойдя к Володыёвскому, он шепнул:
– Пан Михал…
– Что?
– Ради Бога, братец, уж ты постарайся! В твоих отныне руках судьба Скшетуского, свобода княжны, твоя жизнь, да и моя тоже. Упаси тебя Господь от беды, но я с разбойником этим не справлюсь.
– Чего же ты его вызвал?
– Как-то выскочило само собою. Одна на тебя надежда. Куда мне, старику, против него с моею одышкой, да и прыть не та, а красавчик сей, точно кубарь, верток. И зол, собака.
– Я постараюсь, – сказал маленький рыцарь.
– Помоги
– Еще чего!
В эту минуту к ним подошел один из Селицких.
– Хорош гусь казак ваш, – шепнул он. – Ровней себя с нами держит, а то и выше мнит. Экая фанаберия! Верно, матушка его на шляхтича загляделась в свое время.
– Э, – сказал Заглоба, – скорей на его матушку шляхтич.
– И мне так сдается, – добавил Володыёвский.
– Начнем! – вдруг воскликнул Богун.
– Начнем, начнем!
Остановились. Володыёвский и Богун друг против друга, шляхтичи возле них полукружьем.
Володыёвский, будучи, несмотря на молодость лет, весьма искушен в подобных забавах, сперва песок ногою пощупал – довольно ли тверд, – а потом оглядел неровности почвы. Видно было, что настроен он очень серьезно. Как-никак предстояло скрестить оружье с рыцарем, прославленным на всю Украину, о котором в народе слагались песни, имя которого было известно в каждом уголке Руси, вплоть до самого Крыма. Володыёвский, простой драгунский поручик, многого ожидал от этого поединка: либо славной смерти, либо не менее славной победы – и потому ничего без внимания не оставил. Лицо его необычайную выражало серьезность. – Заглоба даже перепугался. «Легкость духа теряет, – подумал он. – Несдобровать бедняге, а за ним и я на тот свет отправлюсь».
Меж тем Володыёвский, тщательно оглядев площадку, стал расстегивать куртку.
– Холодно, – сказал он, – но согреемся, надо думать.
Богун последовал его примеру, и оба, сбросив верхнюю одежду, остались в одних лишь рубахах и шароварах, затем каждый засучил на правой руке рукав.
Но сколь же жалостно выглядел маленький рыцарь подле рослого и дюжего атамана! Пана Михала почти что не было видно. Будто молодой петушок с сильным степным ястребом замыслил единоборство! Секунданты с тревогой поглядывали на широкую грудь казака, на открывшиеся, когда он засучил рукав, узловатые и тугие могучие мускулы. Ноздри Богуна раздувались, словно он загодя чуял кровь, лоб собрался морщинами, так что, казалось, черная грива растет от самых бровей, и сабля в руке покачивалась. Вперивши в противника хищные свои очи, он ждал сигнала к поединку.
А Володыёвский еще раз осмотрел на свет клинок своей сабли, пошевелил желтыми усиками и стал в позицию.
– Ох, и резня будет! – шепнул Харламп Селицкому на ухо.
И тут раздался несколько дрогнувший голос Заглобы:
– Во имя Божие, начинайте!
Глава XII
Свистнули сабли, и острие звякнуло об острие. Поле боя в одно мгновенье расширилось: Богун наступал столь неудержимо, что Володыёвский отскочил на несколько шагов и секундантам тоже пришлось, попятившись, расступиться. Сабля Богуна мелькала в воздухе с быстротою молнии – испуганные взоры присутствующих не успевали за нею следить, им казалось, вкруг пана Михала сомкнулось кольцо сверкающих зигзагов, грозя его испепелить, и лишь Господь властен вырвать маленького рыцаря из этого огненного круга. Отзвуки ударов слились в протяжный свист, воздух, взвихрясь, хлестал по лицам. Ярость атамана с каждой секундой возрастала; в исступлении обрушился он на противника подобно урагану – Володыёвский только отступал и защищался. Правая его рука, выставленная вперед, была почти неподвижна, только кисть без устали описывала малые, но быстрые, как мысль, полукруги, отражая бешеные Богуновы удары; клинку подставляя клинок, уставя очи в очи атамана, Володыёвский в ореоле змеящихся вокруг него молний казался спокойным, лишь на щеках его проступили красные пятна.
Заглоба, зажмурясь, прислушивался: удар, снова удар, свист, скрежет.
«Еще защищается!» – подумал он.
– Еще защищается! – шептали Селицкие и Харламп.
– Сейчас его к песку припрет, – тихо добавил Кушель.
Заглоба приоткрыл глаза и глянул.
Володыёвский почти касался песчаной гряды спиною, но, видно, не был пока еще ранен, только румянец на лице стал ярче и лоб усыпали капельки пота.
Сердце Заглобы забилось надеждой.
«А ведь и пан Михал у нас великий искусник, – подумал он, – да и этот когда-нибудь устанет».
И действительно, лицо Богуна покрыла бледность, пот оросил и его чело, но сопротивление только разжигало неистовство атамана: белые клыки блеснули из-под усов, из груди вырывалось звериное рычанье.
Володыёвский глаз с него не спускал и продолжал защищаться.
Почувствовав вдруг за собой песчаную стену, он будто исполнился новой силы. Наблюдающим поединок казалось – маленький рыцарь сейчас упадет, а он меж тем нагнулся, сжался в комок, присел и, точно камень, всем телом ударил в грудь атамана.
– Атакует! – закричал Заглоба.
– Атакует! – повторили за ним остальные.
Так оно и было на самом деле: теперь казак отступал, а Володыёвский, изведавши силу противника, напирал на него столь стремительно, что у секундантов дух захватило: видно, начал разогреваться – маленькие глазки метали искры, он то приседал, то подскакивал, меняя позицию в мгновение ока, кружа возле казака и вынуждая того волчком вертеться на месте.
– Ай да мастер! – закричал Заглоба.
– Смерть тебе! – прохрипел вдруг Богун.
– Смерть тебе! – как эхо ответил Володыёвский.
Внезапно казак приемом, лишь искуснейшим фехтовальщикам известным, перекинул саблю из правой руки в левую и слева нанес удар столь сокрушительный, что противник его, как подкошенный, грянулся наземь.
– О Господи! – крикнул Заглоба.
Но пан Михал упал намеренно, отчего Богунова сабля только свистнула в воздухе, маленький же рыцарь вскочил, точно дикий кот, и со страшной силой рассек саблей незащищенную грудь казака.
Богун пошатнулся, шагнул вперед и, сделав последнее усилье, нанес последний удар. Володыёвский отбил его без труда и еще дважды ударил по склонившейся голове – сабля выскользнула из ослабевших Богуновых рук, он повалился лицом в песок, обагряя его кровью, растекшейся широкой лужей.
Ельяшенко, присутствовавший при поединке, бросился к телу своего атамана.
Секунданты несколько времени не могли вымолвить ни слова, пан Михал тоже молчал, только дышал тяжело, опершись обеими руками на саблю.
Заглоба первый нарушил молчанье.
– Поди ж сюда, дай обниму тебя, пан Михал! – растроганно проговорил он.
Все обступили маленького героя.
– Ну, и мастак ты, сударь, разрази тебя гром! – наперебой восклицали Селицкие.
– В тихом омуте, гляжу, черти водятся! – промолвил Харламп. – Я готов с вашей милостью драться, чтоб не говорили: Харламп струсил, – и даже если ты меня так же искромсаешь, все равно прими мои поздравления!