Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
Зато появились другие завоеватели — датчане, которые высадились в Ревеле, взяв тамошних эстов под «защиту», и потихоньку приводя под свою руку все земли на северном побережье. Напрямую пойти на войну с датским королем «меченосцы» не рискнули, они ведь не имели флота, а выход в море из Риги мог быть легко перекрыт датскими кораблями. И тогда все — не будет притока новых крестоносцев, которых возбуждали в европейских городах рассказами о богатых языческих землях, где каждый из рыцарей может получить обширные угодья с покоренными рабами, смирившими свою кровожадность. И «охотно» принимавших христианскую веру, в отличие от магометан в Палестине, которые там сражались вот уже больше столетия с невиданным ожесточением, изгнав христиан из Иерусалима.
И вот
Эсты вершили месть, которая казалась им праведной!
Снова собрались старейшины почти всех земель, вот только не было между ними согласия — все прекрасно понимали, что произойдет летом, когда крестоносцы соберутся с силами. И отправили послов не только в Псков, но и в Новгород, обещая признать их власть, и заранее давая согласие, что всю взятую добычу разделят пополам. Причем, сразу же, еще до начала войны с орденом. А такое означало только одно — желание «разделить добычу» символизировало одно — эсты признавали русские города своими покровителями. Вот тут бояре двух городов впали в неимоверный соблазн, однако начинать большую войну с крестоносцами было страшно, все прекрасно понимали, что тем сразу подойдет помощь, ведь православных католики считали за еретиков. Потому послов эстов с их «обильными дарами» отправили во Владимир, к великому князю Юрию Всеволодовичу, и тот дал согласие на помощь, решив отправить своего младшего брата Ярослава, что княжил от его имени в Новгороде, с владимирскими и суздальскими полками, к которым должно будет присоединиться новгородское и псковское воинство. Неделю тому назад с вестью о том в Псков к князю Владимиру Мстиславовичу прискакал гонец, и бояре начали энергично ему содействовать, понимая, что упускать столь выгодный момент никак нельзя.
Вот только сил в княжеской дружине было маловато — сотню воеводы Варемара отправили в Вильянди, для поддержки восставших эстов, еще полусотню в Изборск гарнизоном, и полторы сотни остались в Пскове с князем. Еще чуть больше сотни собственных дружинников собрали псковские бояре, их рассылали в «сторожи». Ополчение решили не созывать, к чему делиться с ним добычей. Лишь по весне собрать «охочих людишек» в «судовую рать», и как сойдет лед, двинуться по озерам, зайти в Омовжу и занять все земли Унгавии, окончательно утвердившись в Юрьеве, полностью подведя его под руку не псковского, а новгородского князя, как бывало и раньше.
Именно поэтому Всеслав Твердятович оказался здесь, на берегу озера, совершая объезд всего с двумя десятками дружинников, выехав из Изборска по княжескому приказу. Лучше выполнить просьбу новгородцев, чем ссорится с ними без нужды. Тут на границе с Унгавией он должен был заключить соглашение со старейшиной эстов, вот только попался в ловушку — никто не ожидал, что рыцари призовут вассальных талабов и начнут столь энергично действовать. И на помощь нет надежды — в Изборске, в Труворовом городище остались только три десятка дружинников из его полусотни, и в поле биться они не выйдут, дабы городок не разорили. А потому он отправил две пары вестников — из четверых хоть один домчится до Пскова, и князь отравит сотню на выручку, но скорее сам ее приведет, воитель он известный, уже много лет рыцарям взбучку дает. Хотя когда «котора» с боярством наступила, под покровительство
Но то дело княжеское, не ему о том думать, и воевода Всеслав посмотрел на подведенного эста — совсем еще мальчишка, хотя храбр, этого от него не отнимешь, раз решился в сумерках в городище пробраться. И ведь сумел как-то проползти, хотя вокруг крестоносцы стоят, и всего в двухстах саженях нагло станом встали. С наскока крестоносцам ворваться не удалось, успели дозорные упредить, хотя одного дружинника до смерти побили. Заперлись в городище, успели, и эсты в него сбежались, прихватив скарб и пригнав почти всю скотину. А кто не замешкался, тот погиб — вон, лежат на снегу тела, уже обобранные. И крестоносцы веселятся, жрут мясо и отсыпаются, только арбалетчики почти под самым тыном стоят, выцеливают оплошавших. Один из его ратников уже получил болт себе в грудь, что кольчугу пробил как мешковину. У него осталось всего полтора десятка ратников, и то вместе с ним, да холоп Тишка, что тоже меч в руки взял, старый его пестун. Да эстов почти четыре десятка, только настоящих воинов из них полдюжины, с мечами и кожаных доспехах, двое с луками. Мало, очень мало — всех вместе два десятка и еще пара — не удержать городище.
И то, что произойдет завтра, воевода, как никто из русичей и эстов понимал — с утра выбьют ворота тараном, зря ли щиты так близко пододвинули. И пойдут на штурм со всех сторон под прикрытием арбалетчиков. И зазря они тут все свои головы сложат. Ночью придется на прорыв идти — ворота открыть и в конном строю пробиться к озеру, а там по льду дорога до Пскова открыта. И не догонят крестоносцы, мало у них добрых коней, а талабы одоспешенным дружинникам не проблема — смести с пути недолго, а там стрелами забросать, да повыбить.
Вот только будущий позор Всеслава Твердятовича не на шутку устрашал — послан порубежье охранять, и первым сбежал, врага увидев. Княжескую опалу не переживет, землицы лишится, а псковичам он не «свой», и никогда им не будет, даже если голову сложит за град. Так что рубиться ночью придется — атаковать в конном строю, добраться до рыцарей, пока те на коней не сели, и побить их. Тогда, возможно, на приступ могут и не пойти, без «братьев» оставшись, а там и от Пскова помощь подоспеет…
— Тебе воевода, слова князя нашего Лайне-Лембиту передаю, — паренек явно весточку заучил, многократно повторив ее. — «Как закричите ночью на вылазке мое имя, то небо алым „греческим огнем“ освещу — недолго гореть будет. И со своими воинами нападу от леса — и сразу гореть будет то, что этой ночью сгорело. Видно будет своих, и чужих, и меч вам в руку».
Паренек выпрямился, и стало ясно, что слова передал в точности. Воевода только покачал головой — его смутили слова о легендарном «греческом огне». Эсты о нем просто не знали, а тут такое…
Глава 9
— Бедные мои соотечественники — в домах, ставших музеями все красиво и чистенько, а в реальной жизни сплошные безобразия. С принятием христианства культура заметно прогрессировала, хотя язычество, по большому счету никуда не делось, оно просто спряталось, второй натурой стало.
Лембит проснулся, как и рассчитывал — трех часов сна ему вполне хватало. Вроде бы привык к дурному запашку, но скорее устал настолько, что организм не стал придавать значения, хотел выспаться. А вот пробуждение оказалось тошнотворным — он снова стал чувствовать пропитавшие все и вся миазмы, которые даже печной дым, что зависал пеленой над потолком, не мог толком приглушить. Сплошное амбре, а не воздух, невероятный «букет» с запашками болота, тухлятины, перемешанного с землей дерьма, вечной сырости и прочих «ароматизированных добавок», которые и определить нельзя. В общем — жить в раннем средневековье не рекомендуется.