Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
— А дряхлых у нас нет. Они сами умирают, зимой на лед уходят, летом в болото. И старики, и старухи — от последних в голодный год всегда избавляемся, чтобы урожай больше стал.
Вполне простодушно ответил стоявший за спиной Тармо, и от его слов Лембита чуть ли не передернуло. Он по истории знал, что нравы у язычников были суровые, времена такие, но не ожидал что настолько жестокие. Но продолжать расспросы не стал, соскочил с темы.
— Как ты думаешь, что крестоносцы делать будут?
— Бревном с утра ворота выбьют — вон, его уже приволокли. А там створки вышибут и вовнутрь ворвутся — их дружинники и встретят в копья на завале. Воротины ведь подкрепили изнутри всем, что есть, думаю, и домишко,
— Встретят в копья, говоришь?
Лембит усмехнулся — все же он читал литературу и хорошо знал, что ворота вышибают тараном, и арбалетчики с лучниками бьют по крепостным амбразурам, впрочем, здесь последних практически нет, кроме как на воротной башне, откуда несколько раз вылетали стрелы. И начинают комбинированный приступ с разных направлений, прикрываясь вот такими простенькими жердяными стенками. А через двухметровые заостренные бревна штурмующие перевалятся быстро, в стороне стана уже жерди собрали, лестницы из них вовсю мастерят. Народ умелый и мастеровитый, и видимо это занятие для него привычно — не одно городище таким образом разорили. Все заняты делом — у брошенных домов разделывают туши животных, на кострах вовсю варят похлебку и жарят мясо. Кроме нескольких сгоревших копен сена и соломы достались и другие — их щедро скармливали лошадям. Да, все верно — подкрепятся после марша хорошенько, силенок наберут, выспятся, и не станет городища — за час гарнизон вырежут, что сделать легко при тройном перевесе в силах. Эти свои мысли он тут же и озвучил эсту, и сразу выяснилось, что ни в чем не ошибся.
— Так оно и есть, господин. За день отдохнут от перехода, сожрут мою животину — вон пластают уже, — в голосе эста прозвучала жуткая ярость, но мужик тут же справился с нервами. — А утром разорят город, всех перебьют, а девок и малых в неволю уведут — так всегда происходит. Или вырежут, если из Пскова помощь подоспеет, или ратные люди из Изборска подойдут. А ежели русичи не успеют, то округу разорят, тут народа много зимует.
Лембит задумался — выходило, что нужно как-то затянуть штурм, ударить ночью, вызвать переполох. Возможно, на это рассчитывают и поселяне, дружинники должны пойти на вылазку, она хоть какие-то реальные шансы даст. Либо время затянет, и штурм перенесут на послезавтра. Но что они могут сделать вдвоем, с одним арбалетом — силы ведь никакие, по большому счету. Но страха в душе не было, он этой ночью исчез, вместе с предсмертными хрипами зарубленного им крестоносца. И Шипов пробормотал:
— Но ведь литовцы как-то отстояли свою независимость, и не раз псов-рыцарей били, и под Грюнвальдом весь Тевтонский орден чуть ли не подчистую истребили, вместе с магистрами…
Именно они и совершали крестовые походы на прибалтийских язычников…
Глава 6
— Стой, господин, то верховые, сбруя звенит…
Лембит от тихого голоса Тармо остановился как вкопанный — они возвращались к берегу озера, но дальней, круговой дорогой, несколько раз пересекая оставленные людьми и конями следы. Солнце подходило к полудню, и утреннюю разведку можно было считать удачной. Он собственными глазами убедился в силе отряда крестоносцев и талабов, и немощи закрепившихся в городище эстов и русичей. В его деревне хорошо знали это место, но никто там никогда не селился, но они мальчишками часто бывали там, вот только ощущения бывали странные — все считали этот холм могильником, и никто не желал там селиться. И видимо в этих легендах было большое зерно истины — там встретили свою смерть все жители и ратники псковского порубежья. Полегли все, а древнее городище исчезло с лица земли. Но так случилось со многими селениями язычников-эстов, лишь «большой кровью»
— И сани с ними, я их вижу… ой…
Тармо ойкнул, он прижал к глазам данный ему в пользование бинокль — поклялся всеми богами, что сохранит таинственный и волшебный артефакт. И сейчас явно увидел такое в просвете между елей, за которыми простерся луг с зимней наезженной дорогой, что голос мужика моментально изменился, каким-то по мертвевшим стал:
— Селение сестры моей Вилмы разорили — сено везут на санях, да коров гонят. Парней и мужиков помоложе связали, гонят, а девчонки лошадьми правят. Вон племянница моя Айно сидит, лицо посиневшее…
Шипов достал «подзорную трубу», прижал к глазу — пространство тут же «бросилось» вперед и «расплылось». Действительно обоз — несколько саней с сеном, одни с каким-то скарбом, коровенки бредут, пара лошадок. Мужики и парни, с полудюжину, связанные вереницей, на одной веревке, бредут, понурив головы. Тут все ясно — если не убили, то сопротивления, значит, не оказали, и судьба их определена до самой смерти жить им невольниками. А вот мужиков в возрасте, и баб, и детей малых явно побили, раз полоненные бредут с таким унылым и скорбным видом.
Да и что они могут сделать — их конвой сопровождает внушительный. Сразу бросился в глаза крестоносец на высоком коне, с открытым шлемом, со щитом, но без копья. За ним такой же, но лошадка поплоше будет, но и такую с деревенскими конями, на которых едут талабы, не сравнить — рысак, право слово, из-за моря привезенный. С ними трое в мохнатых шубейках, «подручники» из латгальцев. Еще парочка «союзников» рядом с пленниками держится, вроде как охрана, четверо замыкают колонну арьергардом. Одиннадцать человек, из них двое самые опасные — это очень много для двоих.
— Господин, наших выручать из полона надобно, ты ведь сможешь, ты вождь, вся надежда на тебя! Прикажи — все сделаю, надо будет — умру!
От горячечной речи Тармо его бросило в холодный пот. Нет, будь винтовка с оптикой, он бы перестрелял и латышей и крестоносцев без всяких трудностей, но с арбалетом такие вещи не пройдут, даже если в упор один выстрел сделает. При лунном свете он потренировался в ельнике, сделав несколько пробных выстрелов — без этого учения на разведку бы просто не пошел, нужно же определенную сноровку приобрести, навыки вспомнить. Ему доводилось стрелять из арбалета, но спортивного — хорошая штука. Но и этот не так плох оказался — прямой выстрел на полсотни метров, если в лоб целится — в горло попадешь, или в челюсть.
Одно плохо — прицела нет как такового, ни приклада. Убожеством не назовешь, он уже уяснил, что это смертоносное оружие. Но их двое против одиннадцати, будь «сайга» в руках можно было бы рискнуть, но арбалет перезаряжать десять секунд нужно, и то, поспешая — два выстрела успеет сделать, а потом его зарубят, ведь к ракетнице только четыре патрона.
Стоп-стоп…
А ведь это как раз и есть средство!
К выстрелам лошади крестоносцев явно не готовы, да откуда про такое знать и седокам. Алая вспышка произведет впечатление, воспримут как колдовство. Хотя, кто его знает, крестоносцы люди бывалые, а вот на латышей зрелище произведет впечатление, тут не зрелище для слабонервных.
— Буду метать в крестоносцев и талабов огненные шары, Тармо. Я тебе о них сказывал уже, сейчас воочию увидишь.
Лембит решился на драку, хотя раньше посчитал бы себя за конченного дебила. Это даже не идиотизм, а полный кретинизм с его убогим арсеналом на десяток врагов нападать. Риск не просто огромный, запредельный, но видимо в жилах заиграла «горячая» русская кровь, забурлила кипятком, чуть ли не срывая «крышку чайника». И в голову ударил бесшабашный хмель предвкушения схватки, где главной ставкой станет его собственная жизнь. А на таком кону можно и тряхнуть буйной головушкой, раз и навсегда решить по Достоевскому дилемму — «тварь ли я дрожащая, или право имею».