Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
— Беги, Тийна, спасай деток!
За какую-то секунду Шипов понял, что драки избежать не удастся, дети юркнули за соседнюю ель, миновав его убежище, поднырнули под заснеженные зеленые лапы. Но следы на снегу ведь остались — и к его отметинам добавились детские. А это плохо, если идет погоня, и темнота не спасет — по ним их тут живо всех отыщут. К тому же преследователи имеют изрядное преимущество над беглецами, хотя бы только потому, что им легче бежать. Так что не спрячется он тут под лапами, отыщут вместе с детьми.
— Тармо, Тармо!
Женщина вообще была неодетой, в какой-то полотняной сорочке, но в меховых бахилах, и косматой шапке. Определить
— Тийна, Тийна, нас догонят ведь! Бежать надо! А-а…
К елям выбежал мужчина, низкорослый, с редкой бородкой, видимо молодой еще, но крепкий, и также облаченный, как и его женщина — видимо выскочил из хижины впопыхах, в чем спал, только обулся и без шапки. Зато в руках было копьецо, метра на два, с широченным лезвием, так называемым «пером». И чуть ли не завыл, увидев сидящую в снегу жену, совершенно лишившуюся сил, но продолжавшую прижимать к себе плачущего младенца. И поняв, что та бежать не сможет, взвыл смертельно раненным волком, развернувшись, и взяв копье двумя руками наизготовку. Прорычал:
— Видно, смерть наша пришла, Тийна… Хотя бы одного убить смогу, но их трое. Прощай…
— Убей нас, Тармо, в неволе жить не буду…
Женщина ответила еле слышно, и вряд ли ее муж расслышал, не до того стало — появилась погоня. Колоритная парочка прошла мимо ели, в которой, укрывшись за лапами уже стоял «столбиком» Лембит. И камуфляж с маской сыграл свою роль, да еще густая тень — преследователи прошли мимо него на расстоянии вытянутой руки. В косматых шубейках, но без рукавов, в шапках, у одного тесак на поясе, в руке копьецо. Второй с увесистым топором в руке, с широким лезвием, явно не плотницкий, вроде такие именуют секирами. Прошли с десяток шагов и встали.
— Хороши невольники! Бросай копье — не поможет, а то убьем! Где девка спряталась, шустро она бегает!
Лембит с трудом понял, что говорит один из ратников — он плохо знал латышский язык, так, едва сотню слов. Но как-то понял, мысленно перевел. А вот эстонец явно хорошо понимал своих преследователей, мотнув косматой гривой волос, и выставил вперед ратовище, собираясь продать и свою жизнь, и попытаться взять кровавый откуп за жену и младенца. И надеясь только на одно — истоптать так снег, чтобы неясно было, куда спрятались старшие дети. И ведь как-то у него это получилось, отступал, пятясь, задев лапы ели — снег сполз с пышной хвои, рухнув вниз — маленькие следы исчезли.
И тут появился третий из преследователей, вот этот был в другом облачении — на голове железный шлем в виде «тазика», поверх тулупчика кожаная куртка, с прикрепленными на нее железными пластинками, в руках арбалет, Шипову приходилось стрелять из подобного оружия, только современной, а не столь допотопной конструкции. Неказистый доспех перетянут широченным ремнем, на котором болтается изогнутый «коготь», с помощью которого натягивают тетиву. На левом боку солидного размера тесак, справа колчан с болтами, арбалетными стрелами. Но главное белая накидка, на которой был нанесен красный меч с красным же крестом вверху. И Шипову от этого зрелища чуть ли плохо не стало — он моментально понял, в какое время попал, вернее, в каком веке пропадет с концами…
Арбалетчики
Глава 3
— Псы, псы поганые… Убивайте!
Эст с ненавистью смотрел на трех врагов, но не нападал, внимательно смотрел за кнехтом — тот с арбалетом был самым опасным противником, тут даже любому неопытному в военном деле человеку расклад стал бы понятен. Убивать на расстоянии в любой стычке «гомо сапиенс» давно наловчились, и тут не скажешь, что дурное дело не хитрое — война ведется тысячелетиями, и будет вестись дальше, пока жив род людской, ибо самый страшный хищник на земле, свирепый и беспощадный, есть сам человек.
— Не станем, помучить тебя нужно, чтобы криком извелся. И бабу твою с девкой попользовать хорошенько, а то мы в походе «изголодались». Да и рабыни нужны. А ты на все это «дело» посмотришь — будете знать, как веру в Христа отвергать, язычники скверны!
Крестоносец только ухмыльнулся, голос звучал совершенно спокойно, вот только «корявая» эстонская речь была пересыпана малопонятными словами, о «наполнении» которых Шипов только догадывался. Кнехт же упер ногу в «стремя» арбалета, присел, раскорячился. Зацепил болтавшимся на поясе «когтем» тетиву, и выпрямил ноги, натягивая ее. Поднял арбалет, достал из колчана короткую, но толстую стрелу.
Шипов понял, что сейчас произойдет — крестоносец просто обездвижит эста, удар болтом даже в ногу отбросит жертву, она не сможет драться. Забавляется пакостник, уверенный в своей силе, и при этом осторожный — не хочет потерять кого-то из латышей в схватке, видимо народа в отряде «воинства меченосцев» не так и много.
Нужно было что-то немедленно предпринимать, иначе будет поздно. Тут лучше быть с соотечественниками, чей язык вполне понятен, чем с завоевателями, хотя понятно, что эсты исторически обречены. Но так ведь Псков рядом, и можно потом уйти на русские земли, главное, сейчас выжить, а будущее покажет. Выжить надо, а для этого победить — убить врага. Вот с этим было худо, и хотя мертвой хваткой зажата рукоять топорика, страшно поднять руку на человека — ведь это душегубство. А с другой стороны сейчас на его глазах произойдет трагедия целой семьи, и стиснутый женскими руками младенец погибнет первым — его проткнут, или отбросят в сугроб.
Секунду тянулись — Шипов видел, как кнехт уверенным движением вкладывает болт в «канавку», затем поднимает арбалет и начинает наводить его на оскалившегося эста. Время тянулась как патока, очень медленно, зато сердце в груди застучало бешено, с громкими перестуками, казалось, что еще немного, и оно вырвется из груди, проломив ребра. А еще накатила мутной волной ненависть к наглым пришельцам, что пришли на его родную землю и хладнокровно убивают женщин и детей. А за такую циничную наглость надо убивать, такие люди доброго отношения не понимают. И топорик в его руке словно ожил, вроде как сам стал подниматься, а ноги толкнули его вперед, зажив своей самостоятельной жизнью. Кровь ударила в голову, и, вытянув руку из хвои, Лембит неожиданно для себя нанес удар лезвием по шее, закрытой кожаным воротником. И заорал, причем слова шли от души, он вообще решил молчать, а тут ярость ударила в голову, от которой пропала вся свойственная ему раньше привычная осторожность.