Огненная дорога
Шрифт:
Де Шальяк встал, сердито глядя на Алехандро.
— Глупец, вы весьма упрямый, неблагодарный гость. И стараетесь ревниво утаить в себе то немногое, что меня привлекает в вашем обществе. Если не хотите поделиться со мной своим знанием, что же… оставайтесь или уходите, мне все равно. Однако учтите: если вы станете моим гостем, я буду обязан кормить вас. В наши дни это дорогого стоит.
Эта неожиданно обличительная речь ошеломила Алехандро, он недоуменно смотрел на француза. Потом, снова обретя дар речи, спросил:
— Тогда зачем…
— В Париже чума, — ответил де Шальяк. — Вы нужны там.
«Наконец-то, —
— А что с моим золотом?
— Оно у меня, и вы его получите.
— А рукопись Авраама?
— Увы, она у Фламеля, — ответил де Шальяк.
Алехандро привскочил, как бы собираясь нанести своему собеседнику удар.
— Вы подарили рукопись ему?
— Он так умолял меня.
— Но он же не в состоянии прочесть ее!
— Он обещал найти человека, который закончит перевод.
— И потом использует эти знания, как пожелает! И вовсе не в интересах тех, для кого они предназначались!
Де Шальяк вздохнул.
— С этим ни вы, ни я ничего не можем поделать. Рукопись случайно попала вам в руки, а потом, тоже по чистой случайности, ушла к Фламелю. В сердце своем он человек неплохой, хотя и высокомерный, без всяких на то оснований. Он достойно поработает с ней. Так или иначе, рукопись уцелела и без вашего пригляда во время своего долгого путешествия через века. Почему вы считаете, что ей требуется ваша защита? — Де Шальяк встал и принялся расхаживать по комнате. — Кто-то скажет, что эта рукопись имеет собственную волю. Кто-то другой решит, что она подчиняется воле Божьей и окончит свой путь там, где Он сочтет нужным.
Алехандро долго молчал, с неожиданным для себя чувством смирения.
— И теперь вы верите тому, что я рассказывал вам о лекарстве от чумы. И даже верите тому, что я говорил о крысах?
— Я не в том положении, чтобы позволить себе не верить. И я дал дофину клятву найти хоть какое-то лекарство. Видите ли, наш будущий пациент — младший сын принца Лайонела и графини Элизабет.
Алехандро с трудом сглотнул.
— Я не могу.
— А я считаю, что вы обязаны ей и сделаете это, коллега.
Алехандро повесил голову и потом взглянул на Кэт, испрашивая ее позволения. Она чуть опустила веки, безмолвно ответив «да».
Алехандро снова поднял глаза на де Шальяка.
— В той комнате, где вы держали меня…
— Да. Служанка нашла бутылку. Она могла просто выбросить ее вонючее содержимое, но вместо этого принесла бутылку мне. И сейчас она у меня.
— Значит, лекарство сохранилось.
— Может, не в полном объеме, я точно не знаю. Знаю только, что ваше сокровище по-прежнему отвратительно пахнет, так что, надо полагать, оно не утратило своих свойств. Я рад, что не избавился от него.
Когда они покинули дом, Алехандро увидел двух привязанных к столбу коней — и никакой охраны. Он удивленно посмотрел на француза.
— Вы прискакали сюда один? Прихватив с собой лишнюю лошадь?
— Сейчас на дорогах нет разбойников.
— Как? Почему?
— Все они мертвы, коллега. Убиты. Наварра и де Куси казнили всех, кого подозревали в такого рода промысле. И конечно, с их точки зрения любого человека, вымаливающего еду для своей семьи, можно рассматривать как разбойника. Вот почему я ничего не опасался.
«И
Он безмолвно возблагодарил душу Гильома Каля, надеясь, что тот обрел вечный покой.
Говорить о Кале было слишком мучительно, но Алехандро всю долгую зиму думал о нем, пытаясь представить себе, каковы были его последние часы. Противостоял ли он с откровенным презрением своим мучителям, издеваясь над ними в ответ на их издевки, понимая, что другой возможности не будет? Или стоически молчал, когда Наварра и де Куси разглагольствовали о своем заговоре с целью разделаться с ним?
«Наверняка для него было шоком услышать, — думал Алехандро, — что в союзе с ним не было никакой нужды, поскольку дофин не сумел собрать сколько-нибудь значительное войско, и что Наварра не будет сражаться с наследником французского престола».
Тем не менее Каль сумел добиться от Наварры торжественного обещания не причинять вреда его жене и, видимо, сделал это с такой страстью, что даже этот негодяй не нарушил его.
Алехандро часто задавался вопросом: а не Гильом ли ранил короля Наваррского в руку, заслужив таким образом его уважение? Когда Карл велел обработать его рану, она выглядела так, что вполне могла быть нанесена за день до того.
Эти вопросы ожили в голове лекаря, пока он собирался выехать в Париж. Что толку? Узнать ответы на них он мог бы, только встретившись лицом к лицу с Карлом Злым, а об этом даже задумываться бесполезно, пока он так слаб телесно.
— Коллега? — окликнул его де Шальяк. — Вы готовы?
— Да.
Им и брать-то с собой было нечего, кроме сумки Алехандро с инструментами и жестянки с усохшей плотью, которую Кэт так старательно обрабатывала с тех пор, как они поселились в этом доме. Оба предмета поместились в седельную суму, в которой де Шальяк привез пищу. Было горько сознавать, что все, что у них есть в этом мире, занимает место, равное тому, чем сейчас набиты их животы. Пока они скакали, Алехандро постарался выкинуть эти мысли из головы, сосредоточившись на том, чтобы надежно удерживать сидящую перед ним Кэт. Поначалу он подумал, что такой двойной груз будет слишком тяжел для коня, и хотел идти рядом, однако де Шальяк без труда убедил его, что их общий с Кэт вес вряд ли превышает его собственный.
Дороги еще не начали оттаивать, и на свежевыпавшем снегу было мало следов. В лесу вокруг стояла почти жуткая тишина — звери погибли, птицы еще не вернулись, и снег приглушал все звуки, кроме случайного потрескивания ветки, не выдержавшей тяжести наросшего на ней льда. Там и здесь вдоль дороги видны были черепа, уже припорошенные продолжающим идти снегом, или бесформенные груды, в которых угадывались человеческие останки. Когда-то вдоль этой дороги тянулись ряды погребальных костров; если под рукой был трут и удавалось выбрать время, те, у кого еще оставались силы, предавали мертвых огню. Пламя било вверх, и отвратительная вонь затрудняла дыхание. Стоило Алехандро закрыть глаза, и он снова слышал крики умирающих на Компьенской дороге и вопли раненых, безжалостно растаптываемых копытами коня Наварры, скачущего в сопровождении жестокого де Куси к лекарю за помощью.