Огненная дорога
Шрифт:
На этот раз он вышел из дома с половиной каравая хлеба, разломил его надвое и протянул Кэт ее часть. Хлеб был несвежий, но она жадно впилась в него зубами.
— Были бы мы в Париже, — с презрительным смешком сказала она, — ели бы хлеб с вареньем. И вовсе не от случая к случаю.
— Скоро, скоро мы там будем, и ты сможешь есть любые лакомства, какие найдешь. — Он бросил на нее осуждающий взгляд. — Скажите, какая принцесса! Варенье ей подавай.
Она почувствовала, что краснеет.
— Да не нужно мне варенье. Просто иногда помечтать о чем-то хорошем и то приятно.
— Скоро, совсем скоро, — повторил Гильом.
В конце концов эти постоянные задержки начали превышать меру ее терпения.
— Наверное, мне надо расстаться с тобой и скакать прямо в Париж, — заявила она на третий день их путешествия. — Тогда ты сможешь заниматься своим важным делом, а я своим.
Она с горделивым видом сидела на коне, ожидая благодарности за то, что скоро ему не нужно будет заботиться о ее безопасности.
Однако ничуть не бывало. Тоном крайнего удивления Гильом спросил:
— Ты сошла с ума? Одинокая девушка — легкая добыча для любого странствующего рыцаря, а их тут очень много. — Он усмехнулся. — Готов признать, ты неплохо владеешь своим маленьким ножом, однако против меча он ничто.
— Ни один истинный рыцарь не причинит мне вреда!
Конь Гильома до сих пор не привык к незнакомому всаднику, а тут и вовсе встал на дыбы, почувствовав, что тот взволнован.
— А что сделает тот, кого нельзя назвать истинным рыцарем? Этого не знает никто! Как получилось, что ты совсем не представляешь себе, что творится в мире в наше время? Что, p`ere держал тебя взаперти в шкафу?
Кэт смущенно отвела взгляд. У нее не было объяснения причин той изоляции, в которой жили они с Алехандро.
— Давай-ка я просвещу тебя насчет того, как рыцари, даже самые что ни на есть истинные, ведут себя в наши дни, — продолжал француз. — Они шатаются по всей Франции, не подчиняясь никому. Их лорды предпочитают жиреть на дармовых хлебах при дворе Эдуарда, хотя фактически они его заложники. И если вдруг у какого-то из них хватит глупости предпочесть свободу роскошной жизни при английском дворе и вернуться во Францию, где царит хаос, у его вассалов нет средств, чтобы содержать его. Сейчас рыцари готовы стать вассалами кого угодно. Эти «герои» воруют все, что плохо лежит, в том числе и женщин, которых используют в свое удовольствие, а потом выбрасывают за ненадобностью.
— Я не верю тебе! Не могут все они быть такими извергами…
— Прости, — с иронией ответил он. — Я преувеличиваю. Один-другой пришли к нам. Есть и такие, для кого Бог превыше короля, они не участвуют в осквернении Франции. Зато остальных тебе следует опасаться. Если ты будешь одна.
Как она могла оправдать свое неведение, всю глубину которого начала понимать только сейчас? Надо было придумать хоть какое-то правдоподобное объяснение.
— Я много времени уделяла изучению… м-м… искусства исцеления.
— Что толку от твоих занятий, если ты будешь лежать мертвая на краю дороги, растерзанная каким-нибудь якобы «благородным» рыцарем? Если хочешь принести своим умением пользу людям, нужно
Он пришпорил коня и поскакал прочь. И вопреки всему, что казалось ей осмысленным, она последовала за ним.
На этот раз Гильом не оставил ее дожидаться снаружи. На пороге маленького, ветхого каменного дома их встретила женщина с мрачным лицом, тонкими, как веточки, руками и заметно выступающим животом. Судя по впалым щекам, дитя высасывало из матери все соки, мало что оставляя ей.
«Дай Бог, чтобы я никогда не знала такой нужды», — мысленно взмолилась Кэт, удивленно разглядывая женщину.
Хозяйка, в свою очередь, с великим подозрением смотрела на Кэт, но Каль поручился за нее, и только после этого их пригласили в дом.
Мебель в доме имелась только самая простейшая; за отсутствием свечей внутри было полутемно и за отсутствием огня в камине — холодно. В воздухе ощущался влажный запах болезни.
— Bonjour, madame, [11] — сказала Кэт и вежливо кивнула.
11
Здравствуйте, мадам (фр.).
К ее удивлению, истощенная женщина слегка присела и с надеждой посмотрела на Гильома.
— Ну, как твой муж? — спросил он.
Хозяйка сделала жест в сторону набитого соломой тюфяка у остывшего камина. Ее муж лежал там — молча, неподвижно, тощий, как ветка, бледный, как луна.
— Он встает, только чтобы облегчиться, — сказала женщина. — И слава богу, что пока у него хватает сил на это, потому что мне его теперь не поднять. Все, что ни съест, тут же выходит из него грязной водой. Хотя он и не ест почти ничего.
— А что малыш? — спросил Гильом, оглядываясь.
Женщина сделала жест в сторону темного угла. Оттуда пустыми, ничего не выражающими глазами на них глядел маленький мальчик, который не думал ни о чем, кроме еды.
— Он не заболел, слава тебе, Господи, но ничуть не подрос с позапрошлого лета. И больше не разговаривает, — с болью в голосе ответила женщина. — Боюсь, у него в голове помутилось.
Кэт оглянулась, но больше никого не увидела.
— Есть и еще дети? — спросила она.
Женщина прижала к груди тонкие руки и разрыдалась:
— Был один, да его чума взяла!
Кэт и Гильом обменялись взглядами.
— Что, тут есть чума? — спросил Гильом.
Женщина сказала сквозь слезы:
— Она то и дело возвращается и каждый раз забирает кого-нибудь, прежде чем снова убраться в свою нору.
Кэт подошла к женщине и положила руку ей на плечо; возникло ощущение, что под рваной одеждой лишь кости, покрытые тонкой кожей.
— Когда умер ваш ребенок?
— Одну луну назад.
— И вы похоронили его?
— Как смогла… Вырыла неглубокую яму на западном краю поля, положила его туда и засыпала камнями, молясь, чтобы звери не добрались до него.