Огненная обезьяна
Шрифт:
Нашли, гады! А этого философа-географа придется шлепнуть по законам военного времени!
Из-за ели, что стояла всего в пяти шагах от мечтающего под снегом Твердилы, стала медленно выдвигаться враждебная фигура. Показалась половина рогатого шлема и наплечник. Капитан Фурцев прицелился.
Заслуживает внимание то, что все это происходило в полнейшей тишине, усугубляемой бесшумно падающими снежными хлопьями. Фурцев не поднял тревоги. Шаги за елью носили не множественный характер, враг был один. Скорей всего — разведчик. Шум мог его спугнуть. С такого расстояния капитан рассчитывал
Александра Васильевича вдруг что-то подтолкнуло изнутри, и он открыл один глаз, прошел через стадию тихого удивления внезапным снегом, и увидал подкравшееся чудище. Увидал и капитана с поднятым пистолетом. И вот, осознав свою вину, географ решил ее немедленно искупить. Он вскочил с места и с тихим хриплым клекотом, и ружьем наперевес кинулся во фланг разведчику самураев. Одолеть громилу ему было явно не по силам, он лишь звякнул стволом по панцирю и повис у гиганта на боку. Своими действиями он сильно усложнил положение поручика. Теперь стрелять было нельзя, можно было попасть в своего.
Фурцев занервничал, и стал вынимать тесак из ножен, пока нельзя было пользоваться огнестрельным оружием. Краем глаза ему было видно, что негромкий крик Александра Васильевича заставил проснуться и зашевелиться заснеженную "казарму".
Самурай, сообразив, что набрел на целое гнездовище московитов, и надо уносить ноги вместе с добытыми сведениями, начал отрывать от своего бока короткие, но отчаянные пальцы географа, издавая при этом глухое, свирепое рычание.
Вот это враг так враг, хмелея от отчаянной решимости, надвигался на него Фурцев. Есть с кем схватиться. Сзади уже выбирался из под белых плащей ко всему готовый Мышкин. Сердце поручика взрадовалось. У нас тоже есть, чем вдарить!
Самурай, наконец, отлепил от себя географа, тот заверещал громче, обращаясь к товарищам по оружию — ну, что вы, мол, медлите, вот же он, вот он! Самурай повел себя странно — он начал огромной ладонью зажимать географу рот. Твердило сопротивлялся, отбивался, один из ударов пришелся по рогам самурайского шлема и тот свалился с головы разведчика. И командир разведчиков увидал перед собою рыжеусую, конопатую физию одного из бравых гренадеров Ляпуновых. А тот, переборов свое заикающееся рычание, разразился длинной ругательной тирадой.
Оказалось вот что: Ляпунова ротмистр Родионов укрепившийся на раздвоенном утесе, послал на разведку. Хотелось ему узнать, что это за стрельба произошла днем у подножия елового холма. Речь шла о неравной битве принятой гусаром и его товарищем, против панцирных всадников. Следовало установить, погиб ли полностью отряд капитана Фурцева, или можно на него как-то рассчитывать.
— В своей одеже пробираться решили что рискованно, а тут вышли неосторожно двое япошек на конях, на водопой. Ну, коней на мясо, а сперва хозяев хорошим валунцом по башне. Вот, глядите.
Ляпунов поднял из снега шлем, и показал, где он погнут.
— Потому и с головы падает, чуть что. Только в ихнее я зря одевался. Больше хлопот.
— Почему? — Спросил доскональный унтер.
— Те, что в броне и в таких шапках с пантами, обязательно должны быть верхом. Для
Ляпунов шумно высморкался.
— На расвете гляжу, подкатывает к холмику вашему двойная дюжина конных. Спешиваются и в цепь. Сразу же понятно — будут прочесывать. Друг от друга шагов на тридцать. В воздухе мглисто, видать только очертания. Цепь тронулась тихо, без команды. Как только вошли они в ельничек, я пристроился где-то в середке, думаю, может знак подам своим, то есть вам.
Ляпунов остановился.
— Ну, — поторопил его Мышкин.
— Ну и набрел на вашу лежку. Увидел из-за дерева. Хотел было сразу крикнуть, да гляжу рядом ни одного самурая. Так они и прошли, чуть левее, чуть правее. Можно, кстати, сходить поглядеть на следы. Я остался. Жду, трясусь, вдруг вернуться. А тут этот очкарик на меня налетает, да еще с криком дурак. Они может быть, еще и из леса не вышли.
Александр Васильевич криво улыбнулся:
— И поля и горы, снег тихонько все украл, сразу стало пусто.
— Что б тебе пусто было, дозорный, тоже мне! — Оборвал географа Мышкин.
Александр Васильевич, не выходя из задумчивого состояния, продолжил.
— Те, кто вершат нашими судьбами, кажется, полностью перешли на сторону противника. Вот уже и удобную погоду начали им подстилать.
— Опять врешь, наука! Снег-морозец наша есть погодка. Вводит дух в бодрость. Эх, снег, снежок, белая метелица…
Капитан сделал знак рукой унтеру, уймись, пока, и стал распрашивать Ляпунова о деле. Тот доложил, что на утесе "сила кое какая имеется".
— Человек до семи десятков годных. И вооружение то ж. Одна проблема — боезапас. По паре зарядов на фузею. Пистолеты без пороха тоже не стреляют. Ну, а с тесаками, да штыками против острых ихних мечей лучше не соваться.
— Не под сдачу ли ты фундамент подводишь, умник!? — Не удержался Мышкин.
— Остынь, микроциклоп. — Отмахнулся Ляпунов. Вечно меланхолический студент Колокольников вдруг заливисто расхохотался. Мышкин, которого чрезвычайно злила эта ядовитая кличка, данная ему кем-то из госпитальных медиков, и непонятно как прокравшаяся за ним в войска. Он остолбенел от обиды и ярости, разрываясь между двумя стремлениями: броситься на Ляпунова или броситься на студента. Поручик вовремя схватил его за плечо. Поручика унтер слушался.
Из дальнейшего разговора выяснилось — Родионов задумал не сдаваться позорно без боя, а дать хороший ворогу бой. И произвести его в виде двойного удара с утеса и из ельника.
— Мы сильнее, зато вас они не ждут. Мы по главной позиции, что вдоль ручья, вы по батарее. Неожиданность, говорит ротмистр, будет третьей нашей силой. А там, посмотрим. Их ведь тоже не в огнеупорных печах обжигали. Авось, дрогнут, слабину дадут.
— Японец цепок в бою и колюч. — Мрачно сказал Мышкин.
Ему никто не ответил, но было понятно, что все держатся о противнике еще более лестного мнения. Ляпунов набычившись, исподлобья смотрел на Фурцева, молчаливо спрашивая — может, это вы лесовики задумались о плене?