Огненная проповедь
Шрифт:
– Это не страхи, он, наоборот, сильный, – я сама не знала наверняка, кого защищала – его или себя. – Просто злой.
По сараю прокатился скрипучий смех Алисы – почти неотличимый от приступа кашля.
– Да уж, еще какой злой. Но это почти одно и то же.
Она нетерпеливо отвела мою руку, когда я снова попыталась вернуть ключ. В конце концов я взяла его и спрятала, но все равно мне казалось, что это стало словно бы признанием, пусть и самой себе.
Стоя на кладбище и морщась от безжалостного солнца, я смотрела на Зака и понимала, что скоро всё закончится. Я чувствовала, что со смертью папы в сознании Зака что-то изменилось. Словно ржавый
Теперь наш дом наполнился ожиданием. Мне стало сниться клеймо. Во сне той первой ночи я положила руку Алисе на лоб и почувствовала шрам, обжигающий ладонь.
Всего через месяц после похорон я пришла домой и обнаружила там местного Советника. Стоял конец лета. Свежескошенное сено кололо ноги, пока я пересекала поле. Еще издали, от реки, я заметила, что над крышей нашего дома поднимается дым, и с удивлением подумала, зачем понадобилось разводить огонь в такой жаркий день. Они поджидали меня внутри. Когда я увидела черные железные рукояти щипцов, торчащие из огня, услышала шипение горящей плоти – сны всех моих последних ночей, – тут же развернулась, чтобы убежать. Но мама крепко схватила меня.
– Ты же знаешь, Касс, Советника с низины.
Я не вырывалась, но не могла отвести глаз от огня, где на углях лежали раскаленные докрасна щипцы с вензелем на конце в форме знака Омег. Он выглядел гораздо меньше, чем виделось во сне. Мелькнула мысль, что знак такой маленький, потому что щипцы делают для клеймения младенцев.
– Кассандра, мы ждали тринадцать лет, чтобы разделить вас с братом, – изрек Советник. Он напомнил мне отца – такие же большие и сильные руки. – Это слишком долго. Один из вас жил здесь, хотя ему тут не место, а второй пропускал занятия в школе. Мы не можем оставить здесь Омегу, он заражен и опасен для всей деревни. И особенно опасен для своего близнеца. Каждый из вас должен занять свое место.
– Здесь наше место! Это наш дом! – закричала я, но мама сразу меня оборвала:
– Зак нам всё рассказал, Касс.
Советник продолжил:
– Твой близнец пришел ко мне.
Зак стоял за спиной Советника, слегка склонив голову. Теперь он посмотрел на меня. Не знаю, что я ожидала увидеть в его глазах. Скорее всего, торжество. Возможно, раскаяние. Однако в них читалась привычная настороженность. И, пожалуй, страх. Но меня и саму обуял ужас, снова приковавший всё моё внимание к щипцам. Я переводила взгляд от длинной черной рукояти к вензелю на конце – змеиному завитку, лежащему на горящих углях.
– Откуда вы знаете, что он не врет? – спросила я Советника.
Тот рассмеялся.
– Кто же станет врать о таком? Зак проявил мужество. – Он шагнул к камину и поднял щипцы. Со знанием дела дважды постучал ими о железную решетку, чтобы стряхнуть налипшую золу.
– Мужество? – я высвободилась из маминых рук.
Советник отступил от огня, высоко держа щипцы. К моему удивлению, мама больше не стала хватать меня или останавливать, когда я снова попятилась назад. Зато Советник метнулся с поразительной быстротой, учитывая то, какой он крупный. Затем схватил Зака за шею и одной рукой прижал к стене рядом с очагом. Во второй руке слегка дымились щипцы – прямо у лица Зака. Я в недоумении тряхнула головой, будто пытаясь найти смысл в происходящем безумии. И в этот момент встретилась глазами с Заком. Даже сейчас, когда к нему поднесли щипцы и их тень легла на лицо, на его губах играла победная улыбка. Я им даже восхитилась. Мой брат, мой сильный и умный близнец. В конце концов ему удалось удивить меня. А смогу ли я удивить его? Подыграть блефу и позволить, чтобы его заклеймили и изгнали? Я почти заставила себя так и сделать, но затем увидела, как торжествующая улыбка растаяла, обнажив страх, жгучий, как сами щипцы. Я почувствовала этот шипящий жар в паре дюймов от его кожи, и меня передернуло.
– Он солгал. Это я – провидец, – я заставила себя говорить спокойно. – Он знал, что я расскажу правду.
Советник убрал щипцы, но Зака не выпустил.
– Почему ты не сказал нам, если знал, что это она?
– Я пытался! Все эти годы. Никто мне не верил, – произнес Зак сдавленным голосом – крепкая рука Советника всё еще сжимала его горло. – Я не мог этого доказать. И не мог подловить ее.
– Откуда нам знать, что мы можем ей верить сейчас?
Для меня даже стало облегчением рассказать, наконец, всю правду: как вспышки видений приходили ко мне сначала по ночам, а потом и наяву. Как я просыпалась, ослепленная взрывом. Как знала о событиях прежде, чем они происходили: упавший сук, кукла, даже клеймо. Мама и Советник слушали меня очень внимательно. Только Зак, который уже всё знал, выказывал нетерпение. Наконец заговорил Советник:
– Ну что ж, ты достаточно долго от нас увиливала. Если бы не твой брат, ты бы и дальше могла нас дурачить.
Он погрузил щипцы в угли с такой силой, что они стукнулись о металлическую решетку.
– Неужели ты считала, что чем-то отличаешься от остальных грязных Омег? – Он не выпускал щипцы из рук. – Лучше, чем они, только потому, что ты – провидец?
– Видишь это? – Он вытащил щипцы из огня и схватил меня за горло.
Щипцы оказались совсем близко от моего лица и подпалили несколько прядей. От запаха жженных волос и пышущего жара я зажмурилась.
– Видишь это? – спросил он снова, взмахивая щипцами перед моими сомкнутыми веками. – Вот кто ты есть.
Я не кричала, когда тяжелая рука Советника придавила раскаленное железо ко лбу, хотя слышала, что Зак от боли испустил вопль. Я прижала руку к груди и стиснула ключ. Я сжала его так сильно, что позже, наверху, увидела, что на ладони остался отпечаток.
Глава 4
Они разрешили мне остаться на четыре дня, пока ожог не начал подживать. Зак втирал мне бальзам и при этом морщился, но не знаю, от боли или от отвращения.
– Лежи спокойно. – Он наклонился совсем близко, чтобы очистить рану. В углу рта показался кончик языка. Так всегда бывало, когда он делал что-нибудь сосредоточенно. Я слишком хорошо знала все эти мелочи и теперь осознавала, что больше их не увижу. Он снова промокнул лоб. Бережно, даже нежно, но я все равно вздрогнула, когда он коснулся раны.
– Прости, – вымолвил он.
Он не извинялся за то, что выдал меня, но просил прощения за волдыри на коже.
– Через несколько недель будет гораздо лучше. Но к тому времени я уже уйду. Но ты об этом не жалеешь.
Он положил тряпочку и выглянул в окно.
– Так больше не могло продолжаться. Мы не могли больше оставаться вместе. Это неправильно.
– Ты понимаешь, что теперь ты будешь сам по себе?
Он покачал головой.
– Это с тобой я был сам по себе. А теперь я смогу ходить в школу с другими детьми.
– С теми, кто бросал в нас камни, когда мы проходили мимо школы? Это я чистила твою рану, когда Ник разбил тебе камнем бровь. Кто будет вытирать твою кровь, когда меня прогонят?