Огненное евангелие
Шрифт:
Баум устало кивнул.
— Любой из этих сценариев был бы гораздо предпочтительней с правовой точки зрения, но уже поздно строить гипотетические версии. Суть не меняется: это серая зона. Музей не знал о существовании того, что вы унесли. Находка же представляет собой особую ценность, и иракский народ, безусловно, не захотел бы с ней расстаться в обычных обстоятельствах. Как они себя поведут, если мы это опубликуем, остается большим вопросом. Может, никак не отреагируют. В конце концов, сейчас они… озабочены другими вещами. Сама концепция иракского народа, включая тех, кто выступает от его имени, и тех, кто его представляет, повисла в воздухе. Но подозреваю, что рано или поздно кто-нибудь в Ираке наверняка потребует возвращения свитков. Что может и не создать проблему для нашей книги, которая к тому времени успеет разойтись энным тиражом. А может и создать, если какой-то иракский адвокат докажет, что наша прибыль незаконна и мы должны ее вернуть. Не знаю.
Серая зона. Я отлично понимаю, почему другие издатели побаиваются ступать на эту территорию. Я и сам потом могу пожалеть о том, что на нее залез.
— А как же Библия? — Голос Тео зазвенел, и он ничего не мог с собой поделать. — Разве не любой вправе издать Библию, если возникнет такое желание? Или Диккенса или Марка Твена или «Путешествия Гулливера»… все, чему больше ста лет. Да, какому-то человеку или общественному институту могут принадлежать права на оригинальную рукопись, но это уже отдельный вопрос. Текст, сами слова не защищены копирайтом. Это сфера общего доступа.
— Отсюда проблема № 3, — подхватил Баум. — Наш друг Малх упокоился гораздо раньше Диккенса. Это означает, что, когда наша книга выйдет из печати, единственные слова, которые будут железно охраняться авторским правом, будут ваши слова. Ваш захватывающий рассказ о том, как вы обливались потом при мысли, что секьюрити в багдадском аэропорту может конфисковать чемодан. Ваше драматическое описание, как вы заклеивали все лицо пластырями. И все такое.
Копирайт сохранит каждое ваше слово как священную реликвию. В то время как слова Малха разойдутся в Интернете через сорок восемь часов или сколько там требуется времени, чтобы выложить текст на веб-сайте.
— Это не так. Мой перевод будет защищен копирайтом.
— Разумеется, разумеется. Они его перефразируют, поменяют тут и там несколько слов. Или махнут рукой. Интернет — скользкий зверь. Отруби одну голову, и на ее месте вырастут семь новых. Только об этом подумаю, как у меня разыгрывается язва. И тем не менее я хочу книгу напечатать. Назовем это одержимостью? — Он улыбнулся, показав вставные зубы. Не зря он назвал себя старым человеком.
— И все-таки условия смехотворные, — сказал Тео.
— Условия не смехотворные, — возразил Баум. — Контракт принесет вам чек на четверть миллиона долларов, а мне головную боль на полмиллиона. Не забывайте, что «Элизиум» считается — или до сих пор считался — академическим издательством. В нашем деле очень небольшие суммы переходят из рук в руки. Зачастую авторы вообще не получают аванса. Наш профиль — не бестселлеры. Наш профиль — это… это…
Баум вскочил со стула, подошел к ближайшему книжному шкафу и, выдернув с полки охапку худосочных изданий, принялся шлепать их на стол перед Тео, одно за другим — раз, два, три, четыре, — как игральные карты. «Аскет готики: парадоксальное сочинение Джованни Пиранези»… «Приоткрытая дверь в будущее: поэтессы и политический гнет в Иране, 1941–1988»…
— Да, но моя книга совсем из другой категории, — горячился Тео. — Я не о качестве, я о простом количестве тех, кто захочет ее прочесть. Их нельзя сравнивать. Эта книга произведет взрыв.
Баум отошел от письменного стола и остановился перед постером «Умножь на семь в мажоре», на котором два мультяшных ребенка, сидя в пенной ванне, пускали мыльные пузыри цифр в лицо умиленным родителям. Лицо Баума опять сделалось кротким и словно угасшим, он снова стал похож на забитого букиниста.
— Да, — пробормотал он. — Боюсь, что так.
НО ВСЯКИМ СЛОВОМ, ИСХОДЯЩИМ ИЗ УСТ БОЖИИХ
Девушка-визажист легонечко пошорхала соболиной кисточкой по лбу, прошлась по носу, погладила брови кончиком наманикюренного пальца. В этом было что-то эротическое, особенно если учесть, что он сидел в гримерном кресле, а она склонялась над ним в блузке с глубоким вырезом, из-под которого выглядывал кружевной розовый лифчик.
— И о чем же ваша книга? — поинтересовалась она.
— Называется «Пятое евангелие», — последовал ответ. У него было детское желание тут же достать книгу из пакета и продемонстрировать. Что говорить, в смысле дизайна «Элизиум» прыгнул выше головы: особые штампы, двойной супер; на первом как бы фотографическая реконструкция Голгофы с вырезанным крестом, сквозь который проглядывал второй, с великолепно воспроизведенными фрагментами рукописного текста Малха. После всех заверений Баума, что это сугубо академическое издательство, после малобюджетной простенькой обложки «Умножь на семь в мажоре», «Элизиум» стремительно ворвался в «премьер лигу». Взять хотя бы одно название, тисненное серебряной фольгой.
— По ней сделают кино? — спросила визажистка.
— Нет, — сказал он. Хотя… кто знает, чего ожидать от Голливуда? — Это не вымышленная, а подлинная история. Я обнаружил свитки, старинные свитки, написанные в первом веке неким Малхом. Этот человек знал Иисуса. Видел его своими глазами.
— Bay, — особого энтузиазма в голосе девушки не прозвучало.
— Вам знакомы четыре канонических Евангелия? От Матфея, Марка, Луки и Иоанна?
— Ну так, — ответила она с полузакрытыми глазами, припудривая ему подбородок.
— Из этих четверых двое совершенно точно не знали Иисуса, другие же двое хоть и знали, но не факт, что они были кошерными, извиняюсь за выражение.
— Я похожа на еврейку? — Между четкими прорисовками бровей пролегла морщинка.
— Нет. Просто я хотел сказать, что мы не знаем, были ли Евангелия от Матфея и Иоанна действительно написаны их рукой. Самые ранние из сохранившихся манускриптов написаны гораздо позднее описываемых в них событий людьми, которые копировали копии с копий. С копий чего? Мы не знаем. Может, Матфей и Иоанн действительно написали свои воспоминания. Может, кто-то другой это написал пятьдесят лет спустя.
Он разглагольствовал с неприятным ощущением, что пробалтывается раньше времени — в гримерном кресле, а не перед камерами, под нажимом блистательной Барбары Кун, исповедующей всяких звезд. Но ничего не выражающее личико этой «нимфетки из Долины» олицетворяло для него массового зрителя, которого он пытался завоевать. Баум внушил ему, что первые дни после выхода книги будут решающими. «Пятое евангелие» — это не та вещь, которая может «отлежаться», а потом постепенно набирать обороты. Оно должно сразу зажечь людей во всем мире с помощью продуманной кампании.