Огненное лето
Шрифт:
— Она решила не связываться с калекой, — угрюмо сказал Ной. — На следующий день, после того как я загремел в больницу, она ушла.
Взгляд Энн остановился на его колене. На смуглой коже узкой белой полоской выделялся шрам.
— Неужели она бросила тебя, мечущимся от боли по больничной койке? — спросила Энн с некоторым недоверием в голосе.
— Почем ты знаешь, что я метался от боли?
— Разве нет?
От воспоминания о тех днях и страданиях, через которые ему пришлось пройти, на лбу у Ноя проступил пот.
— Может быть, —
— И с тех пор ты уже никому не доверял, — вздохнула Энн. — По крайней мере, до сегодняшнего дня. Окружил себя людьми, которым нужен, которые тебе доверяют. Дети, Розмари, твои служащие. Ты не хочешь с ними расставаться. Считаешь, что нашел себя. Что ж, после всего, что тебе довелось пережить, это можно понять. Но ведь за стенами Тэйлор-Хауса бурным потоком течет жизнь. В ней так много интересного, прекрасного. Зачем же превращать себя в затворника?
— Мне очень хорошо, Энн, — просто возразил Ной. — И прошу тебя, не надо подвергать мою жизнь психоанализу.
Энн протянула руку и ласково потрепала Ноя по щеке.
— Доверие надо заслужить. Это очень непросто. И если ты окажешь доверие мне, то я буду хранить его, как бесценное сокровище.
Ной отчаянно боролся с собой, стараясь не поддаться этим речам, не прильнуть губами к ее ладоням и не покрыть их поцелуями. Он знал, это Энн прав. Доверие никогда не давалось ему легко. Ни в детстве, ни тем более сейчас. Теперь Ной гораздо больше боялся довериться кому-нибудь, чем когда-либо раньше, чем когда его избивала родная мать и продала за наркотики, чем когда в школьном дворе над ним измывались более сильные однокашники, чем когда вынужден был покинуть профессиональный спорт…
…Итак, послав подальше братские чувства, Энн Лейверти проникала ему в кровь, требовала для себя места в его душе, и Ной ничего не мог с этим поделать…
Он повернулся к ней спиной и, стараясь унять дрожь в ладонях, облокотился на подоконник. В эту минуту он больше всего боялся поддаться нахлынувшим чувствам, как и того, что с ним станет после отъезда Энн. А не уехать она не могла, так как должна была вернуться на работу и к своей обычной жизни.
Боже, каким одиноким он сейчас себя чувствовал! Ной никогда бы не поверил, что по прошествии стольких лет все еще будет тосковать по Джесси. Но оказалось, он думает о нем почти ежечасно.
— А как ты жила все эти годы? — спросил Ной. — Ты так легко говорила о доверии, как будто для тебя подобной проблемы просто не существует. Но я в этом очень даже сомневаюсь!
— Как я жила? — с тревогой в голосе переспросила Энн. — Что ты имеешь в виду?
— Почему ты так и не вышла замуж?
Энн надменно подняла подбородок и гордо сказала:
— Я слишком молода, чтобы связывать себя семьей. Впереди для этого еще предостаточно времени.
Ной печально покачал головой и, протянув руку, провел по щеке девушки. Она закрыла глаза и прижалась к его ладони.
— Возраст здесь ни при чем, Энн. Ты ведь и сама это отлично знаешь. Не так ли?
Энн поджала губы и отступила на полшага.
— Я никак в толк не возьму, о чем ты говоришь?
— Неправда. Ты все прекрасно понимаешь. Речь идет о Джесси и твоей матери. О том, что с ними случилось. Я уверен, что ты боишься.
— Нет, — горячо запротестовала Энн и сделала еще полшага назад.
— Но тебе нужна поддержка. Поэтому тебе и нужно мое доверие.
Энн промолчала.
— Поверь мне, — продолжал Ной, — я все понимаю. Но согласись, тому, кто раз любил и был предан, трудно дается новое доверие. К кому бы то ни было. По крайней мере, должно пройти немало времени.
— А я тебе полностью доверяю.
— Неужели? — прошептал Ной и снова отвернулся к окну.
Взгляд Энн начинал по-настоящему его терроризировать. Выдерживать такое было уже невозможно. Господи, зачем он поддался на этот разговор?!
— Ты тоже можешь довериться мне, Ной, — упорно продолжала бить в одну точку Энн. — Подумай об этом.
Через окно продолжал доноситься шорох набегавших на песчаный берег волн. Сквозь него Ной уловил за спиной тихий стук затворяемой двери.
Он остался один…
…Человек чиркнул спичкой и удовлетворенно вздохнул. Сердце его учащенно забилось в предвкушении наслаждения. Но запах мазута раздражал. Раньше он им никогда не пользовался, предпочитая бензин. Но на этот раз надо было перестраховаться и изменить почерк. Ведь его уже начали искать. Чем это могло кончиться, он прекрасно знал.
Но все тревожные мысли исчезли, как только он нагнулся над ворохом пропитанных мазутом газет и поднес к ним горящую спичку. Они мгновенно вспыхнули, дыхнув на него жаром. По выложенной из промасленных газет дорожке огонь быстро побежал к дому.
Покинутое деревянное строение с гнилыми перекрытиями вспыхнуло, как сноп соломы. Тот, кто устроил этот костер, спокойно наблюдал за пожаром. Он знал, что в доме никого не могло быть. Это было вдвойне отрадно: увечий и жертв поджигатель не любил, допуская их только в исключительных случаях.
Огонь заплясал по крыше дома. В тот же момент послышались тревожные звуки пожарных сирен. Человек с коробкой спичек в руках почувствовал приступ самого настоящего бешенства. Надо было уходить, чего ему очень не хотелось. Ведь пик наслаждения еще не наступил! Тем более что на этот раз с собой не было камеры, чтобы снять все на память и потом, закрывшись в спальной, сколько угодно любоваться делом своих рук. Иногда он проводил за подобным занятием целые ночи. Это его безмерно волновало, вызывало в душе чувство, похожее на гордость. Причем на каждой кассете был заснят только один пожар. Но вот сегодняшнего зрелища в его видиотеке так и не останется. Надо же было оставить камеру на прошлом пожаре!