С РУХовскими, с демократами 21-го века, сегодня севастопольцам бороться сложнее. То есть с вечными западниками, с наследниками «Землячки», Бела Куна, Троцкого и «косоглазого, лысого, картавого сифилитика», как гневно именовал в пору «ревсмуты» выдающийся русский писатель Иван Алексеевич Бунин товарища Ленина, цитируя в «Окаянных днях» высказывание «вождя мирового пролетариата»: «Пусть 90% русского народа погибнет, лишь бы 10% дожили до революции».
Всемирной, надо полагать.
Еще одна «крымская» цитата, относящаяся к 1920-му. Из Ива на Шмелева, из его книги «Солнце мертвых»: «Помер Андрей Кривой с нижних виноградников, помер и Одарюк... Замерз дядя Андрей после «ванны» (вид пытки – Н.Д.), обессиленный голодом, а совсем недавно какой-то «бравый» матрос орал на митинге: «Теперь, товарищи трудящиеся, всех буржуев прикончили мы... которые убегши – в море потопили! И теперь наша совецкая власть, которая коммунизм называется! Так что до-жил-и! И у всех будут даже автомобили. И все будем жить... Так что... все будем сидеть в пятом этажу и розы нюхать!..»
До-жили и мы в конце века, растеряв сталинскую державу, как в 17-м – царскую.
Вновь во главе террора шайка воров, бандитов, учившихся в университетах, но таких же беспощадных палачей-
Чубайсов, возникших на старом белакуновском замесе. И то ж про «автомобили»! Как тот неразумный матрос на севастопольском митинге. В 1992 году «рыжий Толик» на воровской, всученный всем «ваучер» каждому россиянину обещал аж по две «Волги»!
«Ваучеры» эти, к примеру, выклянчили у меня перекупщики: на пару буханок хлеба только и хватило. «...Сижу в пятом этажу и розы нюхаю!»
* * *
По праву большого таланта, по силе поэтических строк подборку стихотворений поэтов кадетского круга, сопровождаемую биографическими справками, открываю стихотворениями Николая Туроверова.
Кратко о поэте. Туроверов Н.Н. родился в станице Старочеркасской в 1900 году. В 1916 году окончил Донской кадетский корпус (тридцать седьмой выпуск). В гражданскую войну – подъесаул Лейб-гвардии Атаманского полка. Награжден Георгиевским крестом. Ушел вместе с однополчанами-донцами за границу в составе эвакуированной Белой армии генерала П.Н. Врангеля. Жил во Франции, в Париже. Служил в Иностранном легионе. Был одним из основателей Общества Ревнителей Российской Военной Старины. Сотрудничал в журнале «Военная Быль». Автор пяти поэтических сборников. Писал и прозу.
Из жизни поэт ушел в 1972 году.
В последующие годы стихи его продолжали публиковаться в зарубежных русских журналах, а затем и в советских изданиях. Друзья-соратники называли Туроверова «баяном казачьей песни».
Николай Туроверов
Перекоп
Родному полку
Сильней в стремёнах стыли ноги И мёрзла с поводом рука. Всю ночь шли рысью без дороги, – С душой травимого волка. Искрился лёд отсветом блеска Коротких вспышек батарей. И от Днепра до Геническа Стояло зарево огней.Кто завтра жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен вынутая сталь. Последних пламенных порывов Была исполнена душа. В железном грохоте разрывов Вскипали воды Сиваша... И ждали все, внимая знаку, И подан был последний знак... Полк шел в последнюю атаку. Венчая путь своих атак. Забыть ли как в снегу изрытом В последний раз рубил казак, Как под размашистым копытом Звенел промёрзлый солончак. И как минутная победа Швырнула нас через окоп, И храп коней, и крик соседа, И кровью залитый сугроб. Но нас не помнила Европа. И кто в нас верил, кто нас знал, Когда над валом Перекопа Орды вставал девятый вал? О милом крае, о родимом, Звенела песня казака. И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Грузясь на ждущий пароход, Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И злым предчувствием волнуем,* * *Мы шли в сухой и пыльной мгле По раскаленной крымской глине. Бахчисарай, как хан в седле, Дремал в глубокой котловине.Заржет печально верный друг.И в этот день в Чуфур-Кале, Собрав бессмертники сухие, Я выцарапал на скале: Двадцатый год – прощай, Россия!1920
Левее Корнилова
Не выдаст моя кобылица, Не лопнут подпруги седла. Дымится в Задонье, клубится Седая февральская мгла.Встаёт за могилой могила, Темнеет калмыцкая твердь, И где то правее Корнилов, В метелях идущий на смерть.Запомним,
запомним до гроба Жестокую юность свою, Дымящийся гребень сугроба, Победу и гибель в бою.Тоску погребального звона, Тревогу в морозных ночах, И блеск тускловатый погона На хрупких, на детских плечах.Мы отдали всё, что имели, Тебе, восемнадцатый год, Твоей азиатской метели, Степной за Россию поход...1931
Где ты, девочка?
Подруга дней моих суровых...
А.С. Пушкин
Где ты, девочка?.. На чулочках стрелочки, Ледяные каблуки, Лёгкое пожатие руки... В суете вокзальной – Стыдно целоваться, В тесноте вокзальной – Трудно расставаться...Крестик на груди, Синие погоны. На втором пути – Красные вагоны, А за вагонами Всё беспогонное И – белая метель... Где ты, девочка, теперь?..
Эти дни...
Эти дни не могут повторяться, Юность не вернется никогда. И туманнее и реже снятся Нам чудесные, жестокие года. С каждым годом меньше очевидцев Этих страшных легендарных дней. Наше сердце приучилось биться И спокойнее, и глуше, и ровней. Что теперь мы можем и что смеем? Полюбив спокойную страну, Незаметно медленно стареем В заграничном ласковом плену. И растёт, и ждёт ли наша смена, Чтобы вновь в февральскую пургу Дети шли в сугробах по колено Умирать на розовом снегу. И над одинокими на свете, С песнями идущими на смерть, Веял тот же сумасшедший ветерИ темнела сумрачная твердь.В незабываемом волненьи, Я посетил тогда дворец В его печальном запустеньи. И увидал я ветхий зал, – Мерцала тускло позолота, – С трудом стихи я вспоминал, В пустом дворце искал кого-то; Нетерпеливо вестовой Водил коней вокруг гарема, – Когда и где мне голос твой Опять почудился, Зарема? Прощай, фонтан холодных слёз, Мне сердце жгла слеза иная – И роз тебе я не принес, Тебя навеки покидая.1939
* * *
Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня; Я с кормы всё мимо, мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой, Всё не веря, всё не зная, Что прощается со мной... Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою. Конь всё плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо – Покраснела чуть вода... Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда.1939
* * *
Об этой замечательной, талантливой семье рассказывал в своём письме в «Тюмень литературную» мой знакомый по венесуэльскому городку Маракай Владимир Васильевич Бодиско, как в шутку его называли друзья-кадеты – «наш идеолог Суслов». Разносторонне образованный ученый, профессор, доктор сельскохозяйственных наук и, без шуток уже, идеолог зарубежного кадетского содружества. Так вот, Владимир Васильевич, откликаясь на мой литературный интерес, сообщал:
«В довоенный период в Земуне (Югославия) жила семья Рот: мать, три сына, дочь. Отец, гвардейский офицер, погиб в гражданскую войну. Незачем и говорить, как тяжело было дочери Гофмейстера Императорского двора поставить на ноги четырех детей. II все же она этого добилась. Старший сын Александр вице-унтер-офицером окончил Русский кадетский корпус в Сараево, все трое младших – Белградскую русскую гимназию.
Все братья писали стихи, и трудно сказать, кто лучше – старший или средний Николай. Он же был исключительно талантливым гимнастом. Уже тогда, когда гимнастикой люди занимались из чисто спортивного интереса, а не ради карьеры, как это происходит теперь, Рот на турнике проделывал упражнения, которые нынче входят в «репертуар» гимнастов-акробатов на Олимпийских или мировых состязаниях.