Огненный крест
Шрифт:
«В Москве начались уличные бои».
«Второго октября в Тюмени состоялся митинг в защиту Конституционного строя».
На митинге, перед каменным крыльцом Дома Советов, куда люди принесли только красные флаги, шла запись добровольцев в дружины по охране государственных предприятий и учреждений. Особая дружина формировалась для выезда в Москву – на защиту «белого дома», то есть Верховного Совета России. Записывали служивших в армии. Белобилетникам отказывали.
На митинге я оказался случайно. Проходил мимо, остановился... Мгновеньем пронеслось в памяти картинное – двухлетней давности. Вот здесь же, на тутошней центральной площади города, в августовское утро, совершенно тогда безлюдное, даже умиротворенное спелой порой конца лета, нарисовались передо мной, так же проходящим куда-то, металлические стержни с полосатыми флагами на заостренных макушках. Внизу, у основания стержней-флагштоков, парадной шеренгой стояли бравые, как на подбор, среднего и вовсе молодого возраста мужики в галстуках. Лики мужиков местные, областные, страшно знакомые, а печать на ликах – новая, чужая. И эти флаги... Такой же, полосатый, орущей московской толпе демонстрировали по телевизору Ельцин с Руцким, взобравшись на танк. Во-от оно что! Продрало холодком: эти, вчерашние комсомолята, успели, застолбились при новом флаге! Мы, патриотическая беспартийная тусовка, отягощенная нравственными и моральными принципами, стать такими вот не сможем никогда. Выходит, нам – конец!..
На сей раз решительно поднялся на крыльцо, попросил записать «на войну». Спросили: где в армии служил? Звание? «Взяли» троих: меня – старшину второй статьи запаса, ровесника по годам – сержанта и совсем молоденького рядового.
На следующий день, как договаривались, при дорожных «сидорах», встретились троицей в условленном месте. Моросило, сквозило прохладой. Солнца не было. Сержант выглядел собравшимся, как на длительные лесозаготовки, – при хорошем харчевом запасе. Не удивился бы, если бы он пришел при двустволке шестнадцатого калибра и был опоясан патронташем, набитым желтыми латунными патронами, заряженными нулевой дробью, что годится на крупную водоплавающую дичь, скажем, на перелетных гусей. Все экипировались по погоде. Повздыхали дружно: поздно! «Белый дом» в Москве уже опутан спиралью Бруно, окружен внутренними войсками, ОМОНом, подтянуты бронемашины, танки. В телевизоре вон все наглядно! Поздно! Понимать много тут не надо. «Лишних» в Москву не пропускают, строжайший шмон приезжающих. Заловят еще на подступах к Казанскому вокзалу, где-нибудь в знакомой мне по годам службы Малаховке, прищучат – и мама родная не узнает!
Сержант сказал, словно себе одному: «Бери шинель, иди домой!»
Четвертого октября, утром, наступила развязка.
Девяносто третий год
Из октябрьской «ТЛ»:
«Демократически настроенные оппоненты никак не придут к единому мнению: какой ярлык позабористей навесить на наше издание? Один литератор-коллега, грассируя и спотыкаясь на звонких согласных, вымолвил как-то словцо – «прокоммунистическое», а следом повторила его радиостанция «Свобода» из Мюнхена. Быть сему корреспонденту из Тюмени, снабжающему немецкую радиостанцию компроматами на «ТЛ», «лучшим немцем № 2», после М.С. Горбачева, естественно.
Наши друзья, русские эмигранты – патриоты, почитающие Государя и Национальную Россию, – пишут нам: «Держитесь! Берегите НАШЕ издание!».
Горький, тревожный – копя протестные силы – прожила Россия послерасстрельный 1994-й год.
Мучительно – в трагических размышлениях катился и для меня этот год. Что происходит? Обозревал я окрестности, наблюдая мерзость, предательства вчерашних знакомцев, перелицевавшихся в «нормальных пацанов», сквозь растопырку пальцев которых сочилась измена. Хамство, заимствованное из телевизора, вытянутое из кофейной гущи всё на тех же, обсиженных десятилетиями, панельных диссидентских кухоньках. И тут ничего не изменилось. Лишь вектор направленности ядовитых стрел. Вчера они были красного цвета, теперь же цвета мутно ельцинской бормотухи, с привкусом русофобии и сионизма. Торжество Хама?!
Искал ответа у классиков. Взял с полки Ивана Алексеевича Бунина, любимого моего лирика в прозе. «Темные аллеи»? Нет, совсем не лирическое – «Великий дурман». О России двадцатых. Статья «О писательских обязанностях». Господи, думалось, читая, всё как и в нынешние дни:
«Всё чаще слышим за последние годы:
– Не ваше дело толковать об этом (о политике). Ваше дело рассказы и стихи писать!
А давно ли твердили совсем другое:
Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан!Давно ли сквозь строй гоняли дерзавших «в годину горя красу долин, небес и моря и ласки милой воспевать», с чисто раскольничьей яростью душили писательскую свободу, с настойчивостью и страстностью скопцов заманивали к себе молоденьких, чтоб кастрировать их души!
Толстой говорил, что многое совершенно необъяснимое объясняется иногда очень просто: глупостью.
В моей молодости, – рассказывал он, – у нас был приятель, бедный человек, вдруг купивший однажды на последний грош заводную металлическую канарейку. Мы голову сломали, ища объяснения этому нелепому поступку, пока не вспомнили, что приятель наш просто ужасно глуп.
Всё так. Большую роль играет в человеческих делах просто глупость, просто ограниченность человеческая, слабость логики, наблюдательности, внимания, слабость и распущенность мысли, поминутно не доводящей своего дела до конца, – этим последним мы, народ сугубо эмоциональный, особенно страдаем.
Но надо помнить и другое: помимо мыслительных качеств (равно, как и многих других, просто низких и корыстных) есть и другие тяжкие грехи на всех тех, что вольно или невольно содействовали (и содействуют еще и доныне) всему тому кровавому безобразию, в котором погибает Россия: например, наша нелюбовь к жизненной правде».
Всё так. И все созвучно нашим дням.
Но я нахожу отдохновение в письмах моих дорогих русских зарубежников, с которыми тоже думаю созвучно.
Венесуэла. Валенсия, о. Сергий (Гуцаленко). В Тюмень Н.В. Денисову. Май – август 1994 года.
«Дорогой Николай Васильевич! Мир и спасение доброй душе Вашей! Вновь получил Ваши газету и письмо. Спасибо. О том, что продолжает твориться в России (да и в мире) более-менее знаем – ничего утешительного, но упования на Чудо Божие не теряем. Продолжаем верить в Воскресение России, т.к. сейчас она распята сатанистами на Кресте, а после Креста будет Воскресение, на посрамление всех злых сил: лишь бы у нас хватило терпения... Господь кого любит, того и наказывает. Вот и наш народ находится под «епитимьей», чтобы выстрадать свои грехи и осознать их с покаянием: ведь все мы несём коллективную ответственность за всё, что натворили! Революция – бунт против Бога и Его помазанника Царя, нарушение заклятия Земского Собора 1613 года и море крови сплошь и рядом неповинных людей!
Вы пишете: «Продолжается смута». Увы! Это не смута, а плановая работа по уничтожению Государства Российского это задумано не сегодня, а много веков раньше. Не исполнила Святая Русь с подобающим бы той эпохе усердием завет Великого князя Владимира Мономаха (1053–1125) от 1113 года, принятого Советом князей: «Ныне из всея Русския Земли всех жидов выслать и со всем их имением, и впредь не впущать, а если тайно войдут, вольно их грабить и убивать».
Говоря об уничтожении Государства Российского, всем бы нам надо помнить и о письме государственного деятеля В.Н. Татищева «к Рычкову П.И. и другим ученым мужам». Пишу и о нем в порядке информации.