Огненный омут (Дикое сердце)
Шрифт:
Пожалуй, Франкону повезло в одном. Перепуганным людям было не до него. Паломники спешили покинуть это место, монахи только и говорили, не падет ли на них гнев и что ожидает передатчиков-христиан, за которыми помчался Ролло. Франкон тоже об этом призадумался. Ролло, конечно же, решил, что в исчезновении его жены повинны именно они.
«Пусть это останется на совести тех, кто поспешил с похищением Эммы», – думал епископ, облачаясь в чистые одежды и отдавая загаженную сутану оторопевшему рабу. Теперь он мог спокойно подумать, что именно ему придется говорить в свое оправдание. Он ведь спас наследника Нормандии,
Ролло вернулся лишь на рассвете. Лодин и Бьерн, сопровождавшие конунга, были мрачны. От Ролло пахло паленым, одежда его была забрызгана кровью.
Епископу удалось отозвать скальда, и тот угрюмо поведал, что Ролло приказал страшной пыткой вырвать у христиан признание: повесил нескольких из них на сучьях деревьев и велел развести под их ногами костры.
– Вся их франкская охрана вместо того, чтобы заступиться за священнослужителей, попыталась скрыться, – рассказывал Бьерн, нервно теребя височную косицу. – Тщетно. Их нагнали и зарубили. Те же, под кем горел огонь, орали не своими голосом и уверяли, что им ничего не известно об Эмме из Байе.
Франкон истово перекрестился.
– Страшный грех взяли вы на душу, язычники, когда подняли руку на слуг Божьих…
Но Бьерн не слушал. Спросил вдруг:
– Кто такой Ги Анжуйский?
Франкон с трудом оставался невозмутимым.
– Это сын графа Фулька. Когда-то он был помолвлен с Эммой.
Бьерн кивнул.
– Ну тогда все ясно. Дело в том, что один из пытаемых признался, что этот Ги был в свите священников, но отстал неизвестно когда. Клянусь Одином, на Ролло это произвело сильное впечатление. Какое-то время он стоял, как завороженный, а потом спокойно велел обезглавить всех. И теперь их головы на шестах красуются вдоль дороги. Больше он не произнес ни слова.
Франкон с досадой подумал, какую оплошность допустили франки, прислав за Эммой Ги. Возможно, Роберт пытался подослать к племяннице преданного человека, да к тому же еще ее бывшего жениха, с надеждой, что это умиротворит Эмму. Однако он не подозревал, что Ролло начнет ревновать и что – упаси Боже! – решит, что Эмма сама сбежала с анжуйцем. Конечно, Ролло из соображений мести может кинуться искать ее, и тогда план герцога удастся. Но Эмма так долго испытывала терпение Ролло, что он может просто наплевать на нее, утешившись с кем-то иным… Но нет, не может! Он слишком любит ее. Даже невероятно, чтобы в сердце этого властного и жестокого человека нашлось столько места для подобной привязанности.
– О чем ты задумался поп? – с подозрением спросил Бьерн.
– Уж не подозреваешь ли ты меня в чем? – едва ли не с искренним возмущением воскликнул епископ.
Скальд лишь ухмыльнулся.
– Тебе больше надо опасаться не меня, а Роллона, Франкон. Клянусь валькириями, он сейчас сам не свой, и готов подозревать каждого. Хотя, может, тебе повезет, раз благодаря тебе Гийом остался с Ролло.
– Тогда – и да поможет
Бьерн сделал резкое движение так, что зазвенела его кольчуга.
– Поверь, мне известно это не хуже, чем тебе. Однако у Эммы столь непредсказуемый нрав, она так упряма и решительна, а главное, в своем гневе никогда не думает о последствиях… Так что ни тебе, ни мне пока не следует ни о чем говорить с Ролло. По крайней мере пока, ибо не назовешь мудрым того, который осмелится дразнить раненого льва.
Ролло действительно чувствовал себя преданым, получившим удар в спину. Он стоял посреди шатра, откуда, едва он вошел, испуганной стайкой выпорхнули женщины Эммы. Он их даже не заметил. Стоял, скомкав в кулаке тонкую шаль Эммы. Страшное подозрение закралось ему в душу. Поначалу он решил, что Эмму похитили его враги. Но после сообщения об этом проклятом Ги…
«Я спала с ним на древнем алтаре в ночь перед вашим набегом. И если бы не ты, мы бы прожили с ним счастливую жизнь». Как давно она ему это говорила!.. Но он запомнил все, слово в слово. И когда Ги в качестве посланника Роберта Нейстрийского прибыл в Руан, она сразу кинулась к нему, несмотря на запрет Ролло. А потом, как она просила за него, когда их схватили после неудачного побега!
– Нет, она не могла оставить меня! – глухо прорычал он. – Не верю, что ради этого анжуйца-выродка она забыла все, что было между нами, забыла собственного сына.
Но память как резала. Он словно слышал ее голос: «Клянусь, что уйду, если ты мне изменишь!»
Ролло становилось трудно дышать. Да как она смела! Как смела покинуть Руан, как смела бежать!..
На него вдруг словно нашло затмение. А когда он пришел в себя, то оказалось, что лежит на настиле в шатре, а Лодин и Беренгар, навалившись сверху, прижимают его к земле. Все вокруг было перевернуто: лежанки, стульчики разбросаны, ковры сорваны, сундучок Эммы изрублен. Даже железный светильник согнут пополам, а платья и плащи Эммы искромсаны в клочья.
– Тебе давно следовало бы найти другую женщину, Рольв, – cказал Волчий Оскал, когда Ролло успокоился. Он старался говорить дружелюбно, но помимо воли в его голосе сквозило злорадство. – Не такую, как эта вертихвостка.
– Закрой рот, – устало прервал его Ролло, – ибо, клянусь священными браслетами Одина, еще слово – и я разрежу твою пасть от уха до уха.
У него все болело внутри, а сердце казалось сплошной кровоточащей раной. И все же он надеялся, он страстно желал доказать невиновность Эммы. Да, она могла изменить ему, бросить его… но не сына.
– Беренгар, – позвал он стража. – Я хочу еще раз услышать, что произошло в тот вечер.
Он хмурился. Все, что говорил Беренгар, шло вопреки его желанию доказать невиновность Эммы. Ее странное стремление уйти ночью в лес. Да еще с сыном. А до этого общалась ли Эмма с франками? Да. Она им пела… Пела. А он-то думал, что она горюет и льет слезы, дожидаясь его возвращения. Ей бы лишь петь и порхать. А не шепталась ли она с кем из франкских священников? Нет. Хотя… Уже после ухода нейстрийцев она долго разговаривала с монахом из Эрве Таурином. Нет, не то. Хотя где этот монах?