Огненный столб
Шрифт:
Для себя молодая царица не просила ничего, кроме глотка воды и куска хлеба. У нее было слишком много дел. Она была занята ими с рассвета и до позднего вечера.
Не то чтобы приходилось заниматься всем этим совсем одной. При желании она могла бы облегчить свою жизнь. Советчики осаждали ее со всех сторон. Дворецкий, экономы, управляющие номами Египта, придворные вельможи, жрецы, писцы, всяческие чиновники видели, что юная царица управляется там, где не смог бы никто другой. И у каждого была масса советов, как преодолеть трудности. Все, конечно, соглашались с тем, что царь болен. Очень болен.
— Царством управляют скверно.
Так сказал Хоремхеб, играя роль простого солдата, которая прекрасно ему удавалась. Он потребовал личной аудиенции у молодой царицы и отчасти добился своего. С ней была стайка служанок и, конечно, Нофрет. Царица пригласила господина Аи послушать, что военачальник из Дельты хочет ей сказать.
Господин Аи был единственным из многих, в ком виделась какая-то польза. Нофрет полагала, что ее госпожа лучше знает, до какой степени ему можно доверять, поскольку она была царевной, царицей и его внучкой, дочерью его дочери Нефертити. Он очень нравился Нофрет, может быть, потому, что напоминал Иоханана. Когда Иоханан состарится и станет дедом, его борода и густые вьющиеся волосы, бритые на египетский манер, благородная линия носа, твердые черты лица будут такими же, как у господина Аи.
Жена господина Аи, госпожа Теи, происходила из линии Нефертари, но не кичилась своим родом, как многие из придворных. В действительности она не приходилась Анхесенпаатон бабушкой; до нее у господина Аи была другая жена, мать Нефертити. Но она обожала внучку своего мужа. Нофрет редко считала женщину благородной в полном смысле этого слова, но госпожа Теи была и благородной, и благовоспитанной.
Именно она убедила царицу принять гостя в свободной обстановке, после небольшого угощения, и теперь стояла среди женщин недалеко от Нофрет. Ее муж стоял по правую руку царицы, вроде бы непринужденно, но, как и она, был настороже.
Военачальник Хоремхеб, звеня бронзой, вошел в благоухающую и мягко освещенную комнату и принес с собой запахи песка, ветра и лошадей. Он не стал тратить время на предисловия и изъявления вежливости — даже не присел на стул, который любезно приказала подать царица, и не притронулся к угощению, лишь выпил воды.
— Скажу откровенно, госпожа, — начал он. — Царством управляют плохо. Старший царь болен или умирает — никто не знает точно, что с ним, но это наверняка одно из двух. Младший царь ничего не делает, только развлекается, как ребенок, каковым до сих пор и остается. Ты справляешься хорошо, но у тебя нет ни авторитета царя, ни силы, чтобы править, как Тийа до тебя. Ты еще слишком молода и недавно едва оправилась от болезни. Бремя на твоих плечах намного превышает твои силы.
— Я сильнее, чем кажусь, — возразила царица с холодным спокойствием, которому научилась от матери.
Хоремхеб был не из тех, кого можно смутить.
— Ты словно выкована из бронзы. Но ты еще почти ребенок. Никак нельзя было взваливать на тебя царство — но ты несешь этот груз с тех пор,
Некоторые служанки чуть не охнули от его грубости, но царица сохранила хладнокровие.
— Ты откровенен, — заметила она.
— Кто-то же должен, — ответил он. — Послушай меня. Весть о болезни царя разошлась по стране. В Фивах уже празднуют. С храма Амона сняли печати, и скоро наступит очередь других богов. На улицах поют, что Амон проклял дерзкого царя, что царь при смерти и скоро умрет.
— Это неправда, — возразила царица с жаром, который, казалось, озадачил Хоремхеба; его глаза чуть расширились. — Мой отец так же здоров, как и всегда. Он молится, постится и выслушивает приказания Атона, а вовсе не умирает. Он даже не болен.
— Это легко исправить, — сказал Хоремхеб.
Тут даже царевна охнула. Военачальник помотал головой, и вид у него был такой, как будто ему хотелось сплюнуть, но он удержался.
— Разве ты не понимаешь? Даже после Фив? Тогда царя не тронули, поскольку он неприкосновенен. Но если достаточно много людей верят, что царь умирает… Это можно приблизить. Ведь его же проклял Амон. Довершить действие проклятия можно вполне земными средствами.
— Ты хочешь сказать, — спросил господин Аи среди чудовищной тишины, — что могут быть попытки убить царя?
— Не попытки, — возразил Хоремхеб. — Они добьются успеха. Не с первого раза, так с десятого — это их не остановит. Они знают, что с ними благословение их Бога.
— Но мой отец не болен, — повторила царица. Казалось, от потрясения она не до конца понимает Хоремхеба. — Его нельзя убить, если он жив и здоров Он же царь.
— Царь проклят Амоном и остальными богами, которых он назвал ложными. Он больше не выходит из храма своего Бога. Люди делают все, чтобы забыть его. А то, что забыто, не существует вообще.
— Он болен, — сказал господин Аи, отвлекая на себя всю силу гнева царицы, но не отрывая взгляда от Хоремхеба. — Он болен духом. Может быть, и телом тоже. Посты, молитвы — он ведет себя как пророк в пустыне, а не как повелитель Двух Царств…
— Не слышу, — проговорила Анхесенпаатон своим нежным, чистым голосом. — Я не желаю этого слышать.
— Кому-то придется услышать, — отрезал Хоремхеб. — Остальные твои родственники закрывают глаза и уши и делают вид, что весь мир — сплошная золотая радость. Да, даже твой отец, ставший теперь всего лишь оболочкой для Бога, которого никто кроме него не видит. Ты единственная, кого бы я мог назвать разумной и мыслящей. Лучше выслушай меня и задумайся. Два Царства готовы обрести нового царя, поскольку те, что есть, не хотят или не могут править.
— Они не пойдут на это, — произнесла царица. Ее маска начала давать трещины.
Хоремхеб не тратил времени, чтобы продемонстрировать свое удовлетворение.
— Госпожа, — сказал он почти мягко, — могут или нет, но они уже начали. Уже начали!
— Но нет никаких признаков…
— Значит, ты просто слепа. Ты же видела, как царь покидал Фивы. Теперь дело еще хуже. Если бы он попытался вернуться туда, его бы вытащили из лодки и скормили крокодилам. Его город отрезан от остального Египта. Отрезан почти полностью, и ты должна это понимать.