Огненный зверь
Шрифт:
– Что читаешь?
– осведомился Зяма у Сергеича.
Сергеич аккуратно прикрыл книгу и показал Зяме обложку - "Преступление и наказание".
Зяма с уважением глянул на Сергеича и, бродя по камере, стал цитировать:
– Тварь ли я дрожащая или право имею?.. Вошь ли я, как все, или человек?
– Не паясничай...
– тихо сказал Сергеич, перелистывая страницы.
Чеклевский, устав ходить, закурил.
В очередной раз заскрипели двери. Чеклевский взволнованно выкинул окурок в окно.
– Ужин, -
Зяма спросил:
– Начальник, что там с Князевым?
– Жри молча свою баланду и не вякай!
– грубо ответил начальник и, закончив раздачу, закрыл камеру.
Зяма удивился. Сергеич тихо принялся ужинать, а Чеклевский сказал:
– Э, Зяма! Иди ужинать, или я твою порцию съем!
Зяма поспешно сел за ужин.
Прошло два часа. Настало время отбоя. Каждый занял место на нарах и думал о своём.
Зяма: "Кто такой этот Князев? Что это за коллектив? Когда меня расстреляют?.. Да не надо... Я жить хочу. Я сбегу!".
Сергеич: "Как же они задолбали новичков присылать... Ни один долго не держится... Я и сам тут сдохну скоро. Бежать мне надо".
Чеклевский: "Такой молодой этот Зяма, такой опасный... да ещё и лживый. Валить его надо. Пусть расстреляют меня, зато и этого урода не будет... Хотя нет, на побег его подобью, да и сдам куму. Мне же лучше будет".
Свет в камере не отключили, и заключённые легли спать при свете, погрузившись в собственные размышления. В размышлениях они провели 3 дня.
Князев (тот самый заключённый 57-й камеры) был возвращён в камеру. У него не обнаружили никаких заболеваний, кроме склероза, что не помешало вернуть его в камеру.
Биография Князева была проста: голодное военное детство, школа и ПТУ. До пятидесяти лет работал токарем на заводе, был большим любителем спиртного, пока во время очередной пьянки не заколол ножом пятерых пьяных товарищей. На суде держался стойко, уверяя, что после похмелья ничего не помнит. Но это не спасло его от смертного приговора, который должны были привести в исполнение через год после заключения Князева в колонию для осуждённых на пожизненное заключение, в которой он ожидал расстрела. Прошло полгода, и за это время Князев отправил несколько прошений о помиловании на имя президента, но ещё ни на одно не пришёл ответ...
Вернувшись в камеру, Князев, вопреки режиму, занял место на нарах.
– Кто таков будешь?
– спросил Зяма у Князева взамен приветствия.
Князев промолчал.
– Ну, тебя спрашивают!
Молчание.
– Я к кому обращаюсь?!
– стал злиться Зяма.
Князев встал с нар и стал бродить по камере.
– Он у вас нормальный?
– спросил Зяма у Чеклевского и Сергеича.
– Я нормальный. Я просто репетирую!
– ответил Князев за них.
Трое сокамерников Князева остолбенели.
– Что ты репетируешь?
– в один голос спросили Зяма, Сергеич и Чеклевский.
Вместо ответа Князев лёг на нары.
– Да он точно нездоров...
– удивился Зяма.
Чеклевский, глянув на Князева, покрутил пальцем у виска. Сергеич снова сел за свою книгу.
Шли дни. Никто так и не выяснил, что репетировал Князев. Но однажды ночью произошло невероятное...
После команды отбоя, когда все легли спать, Князев спать не стал. Он вновь принялся ходить по камере. Тихо побродив по камере пять минут, он лёг, но после того, как ему об этом крикнул надзиратель.
Прошло полчаса. Князев вновь проснулся и случайно услышал, как один из его сокамерников предлагает другому... бежать. Волей случая Князев, не смирившийся со своим приговором, получил шанс.
– Так что? Ты согласен?
– бурчал кто-то.
– Да ясный пень! А когда? Завтра?
– Не торопись. Давай думать, как нам охрану обмануть. Заточки делать будем.
– Из чего мы их сделаем?
– Не тупи! У тебя стельки в ботинках из чего сделаны?
– Они железные... А, понял! Это круто будет - стельки на заточки пустить!
– А ты, б*я, думал!.. Но вдвоём мы далеко не уйдём. Надо ещё кого-нибудь подбить.
Говорили двое. Ничего не понимая, кто о чём говорит, Князев решил прислушаться.
Вслушавшись в диалог, Князев поразился, ибо по услышанным голосам он понял, что инициатор побега - это Чеклевский! А вторым заговорщиком оказался... Зяма!
"Если президент не помилует - я побегу с ними!" - решил про себя Князев и заснул.
Успев прослыть среди сокамерников идиотом, Князев решил поднять свой авторитет. Он не спешил расставаться с собственной жизнью, а потому решил добавиться в команду беглецов.
А время казни приближалось... Князев, не горевший желанием умереть в тюрьме, не придумал ничего лучше, как...
Однажды, во время очередной раздачи еды, как бы невзначай, но так, чтобы это хорошо слышал Чеклевский, Князев недовольно и негромко заворчал:
– Как всё надоело... Невозможно больше жить в таких скотских условиях... Лучше, блин, пулю от охранника получить, чем в этой общей могиле дальше гнить...
– Ты чего ворчишь?
– спросил у него с подозрением Чеклевский.
– Чего, чего...
– недовольно отмахнулся Князев и принялся за обед.
Чеклевский подошёл к Князеву и тихо, почти шёпотом, спросил:
– Бежать, что ль, хочешь?
– Хочу.
– Тебе убивать приходилось?
– Да.
– Охранника завалить поможешь? Вместе побежим.
– Ты что?
– возмутился Князев.
– Как что? Бежать ведь хочешь? Вот и выберешься по трупам на свободу!
– тихо усмехнулся Чеклевский.
– Я похож на самоубийцу?
– Да не переживай! Охранника кончим - и всё!
– Ага! Нас самих на месте кончат!
– заворчал Князев.