Огнепад (Сборник)

Уоттс Питер

Он повернулся ко мне.

– И знаешь, что самое потрясающее? Если что-то будет двигаться только в этих промежутках, то он станет невидимым, мозг его просто… проигнорирует.

Я заглянул в его рабочее пространство. По одну сторону, как обычно, мерцало спаренное окно – сигнал с камер в клетках шифровиков, но центр сцены занимала гистология – в десять тысяч раз крупнее, чем в жизни. В главном окне сияла парадоксальная нейронная сеть Растрепы и Колобка, отчищенная, размеченная, накрытая функциональными схемами в десять слоев. Плотная, откомментированная чаща чужепланетных

дерев и терний. Немного похожая на «Роршах».

Я ничего в ней не понимал.

– Ты меня слушаешь, Китон? Понимаешь, о чем я говорю?

– Ты разобрался, почему я не увидел… Хочешь сказать, эти существа могут каким-то образом определить, когда наши глаза не работают…

Я не закончил – это казалось невозможным.

Каннингем покачал головой. С губ его сорвалось нечто пугающе похожее на смешок.

– Я хочу сказать, эти твари с другого конца коридора видят, как функционируют твои нейроны, и разрабатывают на этой основе стратегию маскировки; посылают команды двигательной системе, действуя на ее основе, а затем другие команды, чтобы замереть, прежде чем твои глаза вновь сработают. И все это за время, которое уходит, пока нервный импульс пробегает половину пути между плечом и локтем. Эти твари быстрые, Китон. Они гораздо резвее, чем мы можем предположить, даже судя по их ускоренному шепоту, за которым мы тут наблюдали. Они, блин, сверхпроводники какие-то!

Я только сознательным усилием удержался от того, чтобы нахмуриться.

– Такое возможно?

– Каждый нервный импульс генерирует электромагнитное поле. Значит, его можно уловить.

– Но магнитное поле «Роршаха» настолько… Я хочу сказать, уловить сигнал единственного оптического нерва в этом шуме…

– Это не шум. Поля – часть их биологии, забыл? Должно быть, так они это и делают.

– Значит, тут у них этот номер не пройдет.

– Ты не слушаешь. В ловушку, которую вы поставили, никто попасться не мог, если только сам не хотел залезть в капкан. Мы не образцы притащили, а привели к себе лазутчиков.

В спаренном окне перед нами парили Растрепа и Колобок, извивчивыми хребтами колыхались щупальца. По шкурам обоих неторопливо ползли загадочные узоры.

– Предположим, это просто… инстинкт, – высказался я. – Камбала отлично сливается с фоном, но не размышляет над этим.

– Откуда у них взяться такому инстинкту, Китон? Как он мог развиться? Саккады – случайный сбой в зрительной системе млекопитающих. Где шифровики могли с ними столкнуться? – Каннингем покачал головой. – Это существо – то, которое поджарил робот Аманды, – разработало способ маскировки самостоятельно, на месте. Оно импровизировало.

Слово «разумный» едва ли вмещало подобный уровень импровизации. Но на лице Каннингема под уже высказанными опасениями отражалось что-то еще – его очень сильно тревожила какая-то мысль.

– Что? – спросил я.

– Это было глупо, – признался он. – При таких способностях оно повело себя по-идиотски.

– В каком смысле?

– У него же не получилось, шифровик не смог поддерживать маскировку в присутствии нескольких человек.

«Потому что наши глаза саккадируют не синхронно, – сообразил я. – Лишние свидетели разоблачили нашего пришельца».

– Они могли бы многое сделать, – продолжил Каннингем. – Вызвать у нас синдром Бабинского или агнозию: мы бы тогда спотыкались о целое стадо шифровиков, а наше сознание его даже не заметило бы. Господи, да агнозии порой случайно возникают. Если твои чувства и рефлексы развиты настолько, что ты прячешься между чужими саккадами, зачем останавливаться? Почему не придумать трюк, который сработает при любых обстоятельствах?

– А ты как думаешь? – спросил я, рефлекторно избегая ответа.

– Думаю, что первый был… это ведь была молодая особь, так? Скорее всего, просто неопытная. Глупая, вот и ошиблась. Думаю, мы имеем дело с существами, настолько превзошедшими человека, что их малолетние дебилы способны на ходу перепаять нам мозги, и по-хорошему я даже передать не могу, насколько это должно нас всех пугать, блин!

Я видел страх в его графах, слышал в его голосе. Застывшее лицо оставалось мертвенно-спокойным.

– Надо бы прямо сейчас их грохнуть, – прошептал он.

– Если это шпионы, они не смогли узнать много. Постоянно находились в клетках, если не считать… взлета. И всю обратную дорогу были рядом с нами.

– Эти существа живут и дышат электромагнитным излучением. Даже увечные и изолированные. Кто знает, сколько они выведали о нашей технике, просто читая ее сквозь стены?

– Надо сказать Сарасти, – выпалил я.

– О, Сарасти знает. Как думаешь, почему он отказался их отпускать?

– Он никогда не упоминал о…

– Надо быть сумасшедшим, чтобы ляпнуть такое. Ты забыл – он же отправляет вас туда раз за разом. Как можно рассказать вам все, что ему известно, а потом швырнуть в лабиринт с кучей минотавров-телепатов? Он знает и уже просчитал все до последнего волоска, – глаза Каннингема маниакально сияли на бесстрастной маске. Он поднял глаза к оси вертушки и не повысил голос ни на децибел: – Правда, Юкка?

Я проверил активные каналы через КонСенсус.

– Роберт, по-моему, он тебя не слышит.

Губы Каннингема растянулись в чем-то, что сошло бы за жалостную улыбку, если бы к ним присоединилось остальное лицо.

– Ему не надо слышать, Китон. И не надо за нами шпионить. Он просто знает.

Дыхание вентиляторов. Почти неслышный гул подшипников. Затем по вертушке разнесся бесплотный голос Сарасти:

– Всем в кают-компанию. Роберт хочет поделиться информацией.

* * *

Каннингем сидел по правую руку от меня. Его резиновую физиономию снизу подсвечивал стол. Биолог уперся взглядом в сияющую поверхность и слегка покачивался. Его губы шевелились, повторяя какое-то неслышное заклинание. Напротив нас уселась Банда. Слева Бейтс одним глазом следила за ходом совещания, другим – за разведданными с передовой.

Только Сарасти присутствовал астрально: его кресло во главе стола пустовало.

– Рассказывайте, – потребовал он.

– Надо уносить но…