Огнетушитель для дракона
Шрифт:
У Семёныча задрожали руки, и он сунул их в карманы ватника. Попытался вразумить обезумевшего:
– Отпусти парня, будь человеком.
– У его змеюки алмазов куры не клюют, а ты двум стекляшкам обрадовался, козёл старый. Пусть сокровища выкладывает, иначе заложника порешу!
– Не обижай побратима.
– А я с поганью не братался!
Студент пнул грабителя по ногам. Тот, левой рукой стиснув Димино горло до посинения, гаркнул:
– А ну, стоять! Пристрелю!
– А вот с тобой я так и не побратался, – с сожалением сказал Семёныч и вытащил руки из карманов. Дуло пистолета смотрело в лоб богатыря. – Шах и мат, Вася. Знаешь, что такое русский мат, дубинушка ты наша стоеросовая? Это когда младшие при старших умолкают.
Тут во мне и проснулись гены василиска.
Чешуя вздыбилась, мурашки пробежались по коже, породив устрашающий шорох, с каким трогается с места горная лавина. Горло странно завибрировало в резонанс.
– Тишше, тишшше, вссем ссстоять, – прошипел я жутким потусторонним голосом, испугавшим и меня самого.
Все обмерли живописной группой статуй. В том числе и я.
Неизвестно, сколько тысячелетий простояла бы эта скульптурная композиция, покрываясь песком, льдом, птичьим помётом и вырастая в размерах до величины сибирских «столбов», но железнодорожная насыпь тоже завибрировала.
С востока стремительно приближался поезд, пока ещё невидимый за рельефом местности, но ведь появится и споткнётся: богатырь с Димой стояли как раз между рельсами. Там же лежал мой хвост.
Гудение рельса передалось хвосту, разлилось по телу. И парализованные мены зашевелились, кровь заструилась по жилам, пробивая охватившее меня оцепенение, как вода ледяной панцирь.
Я ожил первым, подполз к неподвижному Васе, вынул пистолет из его кулака и сунул трофей в жаберную щель. Богатырь моргнул. Я шикнул, и он снова замер. Дима, так же осторожно вызволенный из богатырских объятий, еле дышал.
Стук колёс стал уже хорошо различим.
Второй лапой я подцепил Семёныча и взмыл в небо вместе с побратимами, на прощанье так шлёпнув хвостом по богатырской заднице, что её обладатель отлетел далеко в кусты.
Когда поезд вынырнул, рельсы были уже чистыми.
Я не стал проверять, рассыпался Вася в песок или растёкся лужей. Даже если выживет грабитель, осквернивший звание богатыря, ему придётся лечиться от зелёной горячки: память от такого удара вряд ли осталась непомятой.
Глава шестая. Не в свою лужу не садись
Вместо одной принцессы меня угораздило обзавестись двумя заросшими щетиной мужскими человеческими особями. Лёжа на сыром как кисель берегу молочной реки – белой от пены, рождённой стремительным водопадом – я краем глаза наблюдал за купающимися людьми. Они думали – из-за шума воды их разговор не слышен задремавшему дракону.
– Не уверен, Дима, что он так безобиден, каким хочет казаться, – вынырнув, сказал Семёныч. Его тело было крепкое, совсем не старое, но кто их знает, этих людей. – Головой рискуем.
Дима пучком травы отскребал с тела засохшую грязь.
– Да пока безобиднее людей, Семёныч, – ответил он. – А ты предлагаешь упустить дракона, чтобы шлялся по земле безнадзорным? Ну уж нет. Он же как ребёнок, честно. А если его обидит кто, и другие драконы придут мстить?
– Ты полагаешь, такую зверюгу может кто-то обидеть? – усмехнулся Семёныч, покосившись на меня. – Но вот сообщить кое-куда следовало бы, наверное.
– Да его же сразу ухлопают. Или на части разрежут эти учёные.
– А где у центаврян база, ты выяснил?
– Говорит, что на Луне. Но их и на земле много. Я уже шестерых видел, кроме Гора.
– Нашествие? Как думаешь, Дима? По Гору не похоже.
– Да какое, блин, нашествие! Оно уже миллиард лет назад состоялось.
– Вот это меня и смущает. Если бы они хотели вступить в контакт с правительством, давно бы сделали. Почему только сейчас Гор в Москву пробирается? Почему именно он?
– А, может, на верхах давно о них знают, да кто нам скажет?
– Вот вам и сказки… Тьфу, угораздило же нас!
Вот это верное слово. Угораздило – это как нельзя лучше описывает мою судьбу.
Дед нелепо погиб. Мама вместо траура выходит замуж за убийцу моего отца, перед этим взяв с меня обещание отомстить. Если бы она была коварной, её поступок ещё можно было бы объяснить планами мести, но Гата Нагична неспособна на подлость. И всё-таки она станет царицей драконов, а я, стало быть, царевичем, приёмным сыном убийцы, и должен буду мстить уже приёмному отцу. Меня передёрнуло от отвращения к самому себе – совсем гнусным получалось моё будущее.
Если я стану названным братом Ларики, о царевне можно забыть навсегда... Стоп. Неужели я ещё на что-то надеюсь? Нет. Лишь бы она осталась жива. Мне запрещено шевелить даже кончиком крыла ради её спасения. А шансы с каждым днём уменьшаются.
В раздражении я рванул клыками росшую по бокам траву. Почему-то сразу полегчало, и мысли приняли несколько растительный оттенок: я заинтересовался корнем зла, лежавшего, как я чувствовал, за всеми событиями.
Что-то объединяло и внезапную необходимость жеребьёвки, и приказ привезти принцессу, и бегство матери, и Ларики, и неожиданное принятие мамой венца царицы. Я не видел связи, но чуял чудовищную неодолимую волю. И этот неприятный князь Зуверрон, прибывший сватом от неведомого жениха… Ну, конечно, наверняка это он меня отравил одним своим присутствием в нашем Гнезде и теперь меня преследуют неудачи!
Я объел уже всю траву в радиусе двух саженей и переполз за новым клочком горькой, но почему-то приятной поросли.
Может, всё это свалилось из-за моего имени? Не случайно же оно так созвучно слову «горе». Наверняка тут какая-то чёрная магия. Потому моя судьба кривая, как горбыль, горше горчицы, а смысл жизни измельчал и рассыпался сухим горошком. С таким именем героями не становятся. Русскому князю Игорю тоже не повезло. И былинный Святогор бесславно погиб, от гордости и бахвальства. Моему древнему тёзке Гхору тоже нечем похвастаться: бесславно помер во время Великого Потопа, который сам же и вызвал сдуру, когда изучал ритуал смерти. Очень неприятный был тип. Такой, что в его память я сам себе поклялся не заглядывать.