Огневица
Шрифт:
Остановился, выдохнул и понял — ловить надо не так. Побежал широким кругом, да и встал на пути Нельги. Иной дорогой она бы не двинулась. И ведь поймал, шельмец!
Нельга вышла прямо на него, да и пошагала мимо, будто спала на ходу. Некрас приметил слезы в ярких глазах.
— Медовая, хучь бы глянула. Чай не дерево, живой человек, — удивился, когда девушка вздрогнула и на него уставилась.
В глаза красивых горе плещется, да не простое, глубокое. Заволновался, но себя сдержал, шагнул к Нельге и улыбнулся.
— По всему вижу, что не ждала. А я то, дурень, все сапоги стоптал, инбирь искал для красавицы одной луганской. Улыбку-то кинь, жадная.
— Некрас, здрав будь… — голос ее прошелестел листвой опавшей, инако и не скажешь.
— Я-то буду, а вот ты? Плакать принялась? С чего? Вот он я, живой и здоровый. Слезы-то по мне льешь? — шутить шутил, но с тяжелым сердцем.
Она молчала, смотрела внимательно, а потом взяла и улыбнулась. Несмело так, осторожно. Но улыбка эта светлая, сквозь непролитые слезы, Некраса подкосила. Не удержался, шагнул к Нельге и обнял крепко.
— Скучал за тобой, медовая. К тебе ехал, а ты печалишься. Ты слово молви, кто обидел? Вмиг того башки дурной лишу. Веришь мне? — зарылся носом в душистые волосы. — Не молчи.
А она возьми и зарыдай! И так жалобно, словно дитёнок. Голову на грудь ему уронила, горячими слезами всю рубаху залила.
— Боги меня обидели, Некрас. Ума не дали, — всхлипывала, прижималась тесно, словно защиты искала.
Некрас едва разум не обронил от нежности такой и покорности, но плотское сдержал, разумея — не до того ей сейчас.
— Нашла об чем слезы лить. Я вон живу без разума и радуюсь. Много ума — много горя, — погладил плаксу по волосам, словно по шелку рукой прошелся.
— Не умею я радоваться, — Нельга щекой прижималась к его груди, старалась слезы сдержать. — Не научилась.
— Делов-то. Хочешь научу? Идем. Чего встала? Идем, говорю, — с трудом оторвался от теплой Нельги, взял ее за руку и потянул за собой. — Тут недалече. Свирка изгиб делает, к Мологу ближе подходит, так на ней по закату красотища. Бежим, Нельга, инако не увидим солнца последнего.
И побежал, а Нельга за ним, рука в руке, как на привязи. Бежали-то недолго, и задохнуться не успели. Встали на бережку и загляделись на светлые воды. Цвет-то редкий — будто ягодой какой мазнуло по Свирке, но не огневливо, а нежно и чудно.
— Видала? Я приметил уж год назад, когда насадой шел с Нового Града по течению. Это нам свезло, медовая. Редко когда бывает, — Некрас не знал куда смотреть, то ли на явь, то ли на Нельгу.
Глаза блестели после слез, коса сверкала, а лицо такое, будто узрела саму Макошь.
— Некрас, я сколь тут живу, никогда такого не видала… — улыбнулась смелее, обрадовала Квита.
Да и не только улыбкой — руку-то свою из его не забрала, стояла смирно, будто так и надо.
— Да ты завсегда не в ту сторону смотришь, медовая, — шутил, но с правдой в словах. — Тишку привечаешь, а меня нет. Что уставилась? Ответ давай — полюбила или как?
Спросил и не обрадовался. Нельгин взгляд ясный наново потух, слеза блеснула снова.
— Не полюбила, но ждала… — сказала честно, спокойно, а у Некраса внутри будто пламенем полыхнуло!
«Ждала»!
— Хвалю, Нельга. Дождалась, вот он я. Теперь люби. Я против слова не скажу, веришь? Вот как хочешь, так и люби, — болтал глупое, нелепое, но не молчать же.
А потом смотрел, как по щекам Нельги ползёт румянец, как она осторожно втягивает свою ладошку из его руки и отступает на шаг.
— Экий ты скорый. Сказала же, что не полюбила, так чего ж неволишь? — голос ее потеплел, с того Некрас приосанился и залился соловьем.
— Ладно, уступлю тебе. Два дня еще дам. Так ты потом помни доброту-то мою, медовая. Люби горячее, инако я не согласен.
Оглянулся, приметил поваленную березку и пошел к ней, заулыбался, когда услышал за спиной тихие Нельгины шаги. Стало быть, пошла за ним, не сбежала.
— Садись, упрямая. Я тебе подарков привез из Нового Града. Токмо… — замялся, но сказал правду. — Токмо не дорогие они, а сердечные. Думал о тебе, вот и взял. Может, по нраву придутся?
Уселся, дождался, пока Нельга притулится рядышком и полез в сумку свою холщевую. Краем глаза приметил — медовая уж дюже любопытствует — подалась к нему, и едва нос в сумку не засунула.
— Так не просила я подарков-то, токмо инбиря, — опомнилась и села прямо, от Некраса отодвинулась.
— Пока бы я ждал, что попросишь, весь волос белый стал. Из тебя слова не вытянешь, медовая, — брови супил, а улыбку давил. — Вот инбирь. Слушай, Нельга, он пахучий такой. Куда сыпать станешь?
Нельга приняла из его рук холщевый мешочек, поднесла к лицу, заулыбалась.
— В медовуху. Если настой сделать, то в самый раз. Спаси тя, Некрас. Уважил, — голову склонила, будто поклон положила.
Собралась подвесить мешочек к подпояске своей девичьей, но Квит не дал.
— Погоди, не торопись. Вот еще тебе… — порылся в мешке холщевом, вытянул странное, непривычное, навроде маленькой сумы: тонкой кожи, с кистями и бусинами, а сверху проушины.
— Что это? — Нельга от любопытства даже руку протянула и уж схватилась за подарок.
— Что, что… Сума девичья. В Новом Граде у многих видал. Вешают на пояс и складывают туда то, чего другим не хотят показывать*.
— Я не могу взять. Не серчай, Некрас, — говорить говорила, но видел парень, как загорелись глаза зеленые, как зарумянились щеки гладкие.