Огневица
Шрифт:
— Так все по уряду, Нельга. Ай, нет? Жена к мужу добро свое перевозит, — Тихомир аж залюбовался девкой — до того хороша стала, до того горда и вольна, что не передать.
Шевельнулось в парне плотское, обдало горячим. Смотрел, и не узнавал тихую Нельгу, желал ее сейчас так, как никогда. Уд в портах высоко взметнулся, руки сами собой в кулаки сжались, будто упреждали хозяина: «Держись, терпи, скоро возьмем ее».
— По уряду? А где ж вено мое? — наступала, сверкала взглядом, волновала гордой статью. — Коли батька твой ответа ждет, то и я жду вена за себя. Вон хучь Богше снеси, уж давно родня мне, пусть и не по крови. А я еще и подумаю, надо ли мне за рыбака-то простого идти. Спину гнуть послушно и руки работой маять.
— Эва как… Говорила, что люб я тебе, а принялась серебрушки считать? — сделал шаг к ней, кулаки еще сильнее сжал.
Она взгляда не отвела, еще выше голову вскинула, да так, что звякнули серебряные тонкие навеси на висках.
— Люб, того не скрывала. Одного токмо не знала, что я батьке твоему нужна, а не тебе, — голосом дрогнула, но слезы не уронила. — Я бы тебе все отдала, Тиша. Все, что имею и себя до горки, а вон поди ж ты… батьке твоему я милее, чем тебе. Все бы с тобой пережила, слышишь?! Хучь голод, хучть немочь! Если бы знала, что любишь!
— Нельга… — выдохнул Тихомир изумленно. — Вон ты какая….
— Что? Такой не нравлюсь? Тихая нужна? Ты взглядом-то меня не сжигай. Поздно уж. Раньше надо было так-то смотреть, Тишенька. И про вено забудь, мне не надобно. Твоей не стану, Тихомир. И не потому, что обида меня точит, а по иному горю. Возьмешь меня хозяйкой в дом, пожалеешь. То к беде. Любила я тебя, и сейчас люблю, а с того и не хочу явь твою печальной делать. Уходи.
А и ушел бы, но не смог. Думки-то разные в голове крутились. Не такую жену искал Тихомир. Не с норовом, не крепкую, не гордую. С такой, пожалуй, не сладить. Характер-то ее борзый всё и вся перепрёт, не будет в доме порядка и покоя, одни токмо крики, да ссоры. Но задела она, зацепила сильно. Завлекла волей своей, гордым взглядом и красотой, которую не примечал в ней.
Мужицкое и пересилило! Кровь в голову кинулась, мыслей лишила всяких, кроме одной — своей сделать, вот сей миг. Увидеть, как подчиняется ему — Тихомиру — как послушно отдает себя вот прямо тут, на прошлогоднем сене. А что ж не взять? Сама же сказала, что и посейчас любит….
Сделал к ней шаг широкий, сжал крепко тонкий девичий стан, вздрогнул счастливо, но сдержался и не отдал семя скоро. Обхватил Нельгу крепче, вздернул подол запоны, просунул руку мозолистую меж гладких бедер, коснулся в грубой ласке сокровенного, смял пальцами крепкими нежные складки. Влаги ее не почуял, отклика не заметил, но не о том думал сейчас, не о том пёкся.
— Тихомир, нет… — она сжалась, руку его от себя отталкивала. — Что творишь? Не слыхал меня?
— Тихо, Нельга. Молчи…молчи…. Больно не сделаю… — дышал тяжко, грудь ходила, как мех кузнечный.
— Тиша, нет! Пусти!
И слушать не стал, толкнул ее на сено, навалился поверх, развел широко белые колени. Дернул ворот рубахи, развалил надвое ткань тонкую. Принялся целовать высокую белую грудь. Да не ласкал! Клевал жадно, словно птица хищная добычу. Нельга извивалась, кусалась, а уж спустя миг закричала громко. Тихомир не медля, накинул руку на ее лицо, удержал крик, скрыл нелепие, что творил сейчас. Тряскими руками рассупонил порты, стянул и не успел…
Откуль взялась палка та сучковатая, он и не уразумел. Одно почуял — как больно ударила она по макушке, царапнула по лицу. С того Тиша весь пыл свой любовный и утратил вмиг. Скатился с Нельги и упал на спину в темное старое сено. Дышал тяжело, рукой осторожно трогал зашибленную голову.
— Ты что? — воззрился удивленно на девушку.
А та вскочила на ноги, палку откинула, свела края порванной одежки и смотрела так, словно белый свет померк, мир рухнул в один миг.
— Тиша…за что ж ты… — не сдержалась, заплакала. — Силой-то зачем? Я же тебя …
Не договорила, слезы утирать не стала, но снова голову вскинула гордо.
— Холопов кликать не стану, себя позорить не дам. Уходи тихо и не возвращайся, Тихомир. Тут наши с тобой дорожки расходятся, — с тем повернулась и пошла, а на пороге остановилась, обернулась и глянула яркими глазами. — Скажи, ты хоть миг малый любил меня? Хоть сколько-нибудь?
Лежал Тихомир на сене, смотрел на гордую и разумел — скажи он сейчас о любви, соври, она поверит. Токмо понял, что не за чем. Женой не станет, в род подмогой не войдет. И на что ему та докука, а? С того и молвил:
— Нельга, какая любовь? Все вы девки одинаковы, всем надо слов отрадных. Ты меня обманом при себе держала, тихоней прикидывалась. Вот и получай нето. Сиди одна, как сычиха на болоте. Кому ты сдалась, перестарка* бледная?
Потом смотрел, как за Нельгой закрылась дверь сенника. Порты натянул, уставился в потолок деревянный и понял — что-то ушло из жизни. А что?
От автора:
Перестарка — взрослая незамужняя девушка. Нельге уже 18, по тем временам возраст зрелый, но еще небезнадежный)))
Глава 19
— Званка, Званочка… — с порога кинулась на грудь подруге, слезами умылась. — За что?
— Щур нас! Нелюшка, что стряслось? — Званка обняла подружку, все пыталась в глаза ей заглянуть, а та не давалась. — Уймись! Слово-то молви, плаксивая! Кто обидел?
— Тихоми-и-и-р…. — и снова в слезы: горькие, крупные.
— Да ну! Силой взял? — Званка брови изогнула печально. — Не реви! Мы его сим днем к ответу! Пущай в дом к себе берет! Вот ведь обсосок неумытый!
— Не-е-е-т…
— Что нет? Да сколь еще ты ему в рот-то глядеть будешь? Бегаешь за ним, как собачонка! Я такой визг подниму, что псом болезным приползет, виниться станет! Голодавых ославлю на всю Лугань! Это же надо, сироту ссильничал! — Званка ругалась, ярилась.
Голос ее метался по овину, где и нашла ее Нельга за работой.
— Не ссильничал…не успел, — всхлипнула горько и опять в слезы. — В дом к себе звал, вместе жить.
— Вона как… — Званка задумалась, а потом и потянула Нельгу в дальний угол, где лежали большущие связки с трёпаным льном. — Сядь, да обскажи все. Через крик твой дурной ничего не разумела.