Огни в долине
Шрифт:
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
После смерти жены Егор Саввич ходил словно пришибленный. Некому было за ним ухаживать, не на кого было кричать, если что-то не так, а при случае и поделиться своими заботами. Вечерами, а порой и ночью подолгу простаивал перед иконами, моля бога о чем-то ему одному известном. Вспомнив о наказе Аграфены Павловны, упросил соседку Мелентьевну перейти к нему жить и вести хозяйство. Вдова сначала отказывалась, но потом согласилась. Мало-помалу жизнь в доме Сыромолотовых стала налаживаться.
Яков
В тот вечер Егор Саввич не ушел по обыкновению рано спать, как часто делал в последнее время. Сходил в баню, хорошенько попарился и теперь блаженствовал у самовара. А Яков пришел домой тоже рано. Данилка Пестряков почему-то не явился в клуб, а без гармониста какая же вечеринка. Молодые люди посидели, щелкая семечки, и разошлись. Яков проводил Любу, постоял с ней немного у ворот и распрощался. Вот так и получилось, что отец и сын встретились неожиданно друг для друга.
— А, гулена, — благодушно сказал Егор Саввич, увидев Якова. — Совсем от дома отбился. Садись чай пить. Мелентьевна, поставь ему чашку.
— Не хочу чаю, — отказался сын.
— Не хочешь, не надо. Посиди хоть так с отцом.
Яков опустился на стул, взял крендель и начал грызть. Сыромолотов молча наблюдал за ним. «Не моей породы, — с обидой думал он, — не в меня пошел».
— Как живешь-поживаешь, сынок?
Ласковый тон отца насторожил Якова. Он быстро вскинул глаза и тут же опустил. Нехотя ответил:
— Известно как: сегодня работа и завтра работа.
— Все в клуб бегаешь? Возле учителки крутишься?
— Бываю в клубе, туда никому дорога не заказана, — и внезапно оживился. — Я, тятя, заявление в комсомол подал. На днях принимать будут.
— Принимать, говоришь? — отец встретил известие, вопреки ожиданию, спокойно. Отодвинул чашку с недопитым чаем. — А примут?
— Отчего же не принять? Каргаполов обещал. Биография у меня чистая. На работе все ладно. Хвалят даже.
— Кто хвалит-то? Петровский? Это хорошо, он нынче в почете у нового директора. Старайся, Яша, старайся. Выходит, ты у меня теперь комсомолия. Так-то оно, пожалуй, и лучше. Пусть все думают, что и мы за Советы, пропади они пропадом.
— Зачем так говоришь, тятенька? Я по-серьезному.
— И я по-серьезному. Что говорю — знаю, а ты слушай да помалкивай. Потом уразумеешь.
— На «Таежной» завтра субботник. Все комсомольцы пойдут. И я с ними. Работать, значит, будем.
— Иди, иди, надрывай пуп-то.
— Тятенька, ты как-то про золото говорил. Будто знаешь, где оно в тайге лежит.
Егор Саввич испуганно отшатнулся.
— Еще чего выдумал.
— Говорил, — упрямо повторил Яков, — забыл, что ли?
— Не знаю я никакого золота. Не выдумывай.
— Я и не выдумываю. Сам сказал, а теперь отпираешься. А если знаешь, сказал бы директору. За находку большая премия полагается. Разве плохо? Вот я, если бы нашел — сразу сказал. И премии мне не надо.
— И то верно. Зачем тебе премия? Ты у меня богач. Вот свадьба скоро, а где деньги брать? Об этом думал? Или твои комсомольцы дадут?
— Нынче свадьбы не обязательно играть.
— И чего ты мелешь? Чай, люди вы. Это собаки снюхались на ходу и ладно, а людям так не полагается. Ты вот что, Яков, ты не дури. Свадьба после рождества.
— Не хочу я на Дуне жениться.
— Зато я хочу, чтобы ты на ней женился. Матери слово давал, не забывай тоже. Если я тебе в комсомолию поступать позволяю, так тут у меня свой расчет. И не воображай, что везде буду твоим прихотям потрафлять. Потом еще спасибо скажешь.
Яков молчал, знал, начни возражать отцу, он так разойдется — не обрадуешься.
Егор Саввич снова принялся за чай. Исподлобья смотрел на сына. «А я-то думал, помощником станет мне. Вот тебе и помощничек. Про золото сдуру чуть не рассказал ему. Господь не допустил. А что потом будет, когда законная власть вернется? Внучонка надо мне, внучонка. На Якова надежды нет».
А Яков думал свое и тоже исподлобья посматривал на отца. Выходит, не забыл он про женитьбу. Что теперь делать? Как сказать Любе? Эх, разнесчастная судьба. Бросить бы все, уйти с Любой куда глаза глядят. Да куда уйдешь…
— Егор Саввич, — в столовую вошла Мелентьевна и склонилась к уху Сыромолотова, что-то шепча. Тот утвердительно мотнул головой.
— Сейчас выйду. Покорми его, ежели что после ужина осталось.
Подождал, когда Мелентьевна ушла, сказал Якову:
— Сам видишь, как нам без матери худо. А ты, дурень, жениться не хочешь. Иди нето, если с отцом больше говорить не о чем.
Яков словно только и ждал этих слов. Поднялся и ушел в свою комнату. Егор Саввич проводил его взглядом, вздохнул и тоже встал. В кухне на скамейке сидел Сморчок. Увидев хозяина, живо вскочил, угодливо поклонился.
— Егору Саввичу мое почтение.
— Ладно, ладно, — отмахнулся тот. После разговора с сыном он был не в духе. — Не люблю я этого, знаешь ведь.
— Не гневайся, Егор Саввич, на убогого.
Мелентьевна собрала на стол. Сморчок послушно вымыл руки и принялся за еду. Как всегда, ел он жадно, торопливо, словно боялся, что ему не дадут съесть все. Временами он выразительно поглядывал на шкафчик, где стоял графин с водкой, вздыхал, но попросить не смел, а хозяин, будто не замечая его взглядов и вздохов, расспрашивал о новостях. Тот подробно передавал ему все, что знал. Новая должность позволяла Сморчку все время находиться в конторе, быть в кабинетах директора и секретаря партийной ячейки, слышать их разговоры, быть постоянно в курсе всех дел. Сыромолотова устраивало это, он даже стал ласковее со Сморчком и без лишней воркотни давал ему небольшие суммы, а тот незамедлительно пропивал деньги.