Огонь блаженной Серафимы
Шрифт:
Ее страшное, почти не схожее уже с человеческим лицо возникло в проеме.
— Отступи, блаженная, сдайся.
— Тьфу на тебя, погань! — продолжая топтать и налегать, фыркнула я.
— Ав-р…
Бубусик скорчился, будто кошка, пытающаяся откашлять шерстяной шарик, и прицельно плюнул мне под ноги. Зеленая слюна зашипела, щупальце, извиваясь, отпрянуло, замок щелкнул, закрываясь, лязгнул автоматический засов, другой.
Наступила тишина, под потолком возжегся светильник. Я сползла спиною по стене. Хороший банк, надежный. И двери крепкие, и ячейки удобные.
— Ав-р?
— Не знаю. Ждать помощи, наверное, будем.
Комнатка была крошечной, аршинов пяти длиной, в ширину и того меньше. У дальней стены располагался чистый письменный стол с задвинутым под него табуретом, а по центру — деревянный простой сундук. Больше не было ничего. Полки, закрепленные вдоль стен, пустовали.
— Ав-р…
— Отдышаться дай. Конечно, посмотрим, мне тоже любопытно.
Дышалось с трудом, кажется, вентиляции в ячейках предусмотрено не было и застоявшийся неживой воздух не мог наполнить грудь. К слову, один из самых больших страхов каждого, кто за малахитом под землю хаживает, в такой вот ситуации оказаться. Ну да ладно, часов несколько у нас есть, авось не помрем.
Бубусик поскреб когтями сундук, я поднялась, шагнула ближе. Замка было два, навроде амбарных.
— Ав-р?
— Поджечь дерево я, конечно, могу, но тогда нам воздуха не останется.
Все-таки я попыталась воспользоваться дверным ключом, но он болтался в широкой скважине, как… нечто неприличное в проруби, и язычок подцеплять не желал.
— Ав-р!
— Ну что ты заладил! Подожди. Зорин с Гелей арестуют всех поганцев, нас отопрут. А потом я спокойненько разберусь, как средоточие поганой силы нам на пользу обратить.
Тут я обомлела. Чем меня отопрут? Ключ здесь, со мной. Я открыла рот. Будто выброшенная на берег рыбешка. Бубусик заворчал. Ох, вот я скудоумица! Конечно, у Адлера запасной сыщется.
Гавр согнулся над замком, дернулся и выкашлял на дужку комок зеленой слизи, посеменил ко второму, неаппетитную манипуляцию повторил.
— Какая удача, разбойник, что ты любой дрянью пузо набивать обожаешь, — хихикнула я, наблюдая, как слюна пузырится, разъедая металл.
Замки упали, я отворила сундук. Тело-исходник более всего походило на большую, в человеческий рост куколку бабочки, то есть даже не куколку, а кокон, плотно оплетенный серебристой паутиной.
— Думаешь, нам надобно его размотать?
Бубусик оперся передними лапками в бортик, фыркнул.
— Хорошо. — Я ткнула паутину кончиком указательного пальца, подцепила ногтем. — Но учти, если там страхолюдина какая окажется, в обморок брякнусь.
— Ав-р…
Гаврюша умел ворчать сотней различных оттенков, сейчас он выражал сарказм. Лицо навьего князя было прекрасным. Такими лицами скульпторы одаряют статуи святых либо героев. У него был гладкий широкий лоб, прямой нос, четкий рисунок губ, подбородок с ямочкой. О цвете закрытых глаз я могла лишь гадать, но ресницы, отбрасывающие тени на алебастрово-белые щеки, были чернее ночи, и локоны таких же иссиня-черных волос упали на лоб, освободившись от паутины.
Мне вдруг захотелось, чтоб Бубусик плюнул на это лицо, чтоб нарушил идеальную гармонию черт, чтоб наваждение, в котором я помимо воли оказалась, развеялось.
— Какая сила в нем! Гавр, а если вдруг сейчас хозяин в свой исходник вернется?
— Ав-р.
— Понимаю, глупо звучит. Но ты же слышал, на что способны тамошние колдуны.
— Ав-р-р-р.
— Я не смогу! Артемидор мои силы запечатал.
Опять ворчание.
— Покойники, это другое! Это даже не тонкий мир, а у самой грани топтание.
— Ав-р.
— Ты слаб совсем, а я…
Бормоча возражения, я отбросила ногой замки, пододвинула ящик вплотную к стене и легла на освободившееся на полу место, вытянув ноги.
Бубусик вильнул хвостом, нырнул в ящик и сразу же показался из него, держа в пасти кончик серебристой паутины.
— Ладно, — вздохнула я, наматывая паутинку себе на запястье, — скоротаем время до освобождения, чего уж там.
Гавр вскочил мне на живот, разместился, свернулся калачиком у солнечного сплетения, уютно засопел.
— Слюни подбери, — велела я, — дыру во мне прожжешь, скандал устрою.
— Ав-р…
Прикрыв глаза, я подстроила дыхание в унисон собачечке, ощутила паутинку на запястье, проследила ее от своей руки до кокона, следуя плетению. Я погружалась в привычную мне заменяющую сон черноту, но теперь в ней мерцала серебряная ниточка, я шла за ней, будто за волшебным клубком из сказки, извив за извивом, изгиб за изгибом. Запястье теплело, покалывание распространилось к плечу, оттуда по всему телу.
Вспышка яркого света заставила зажмуриться. Я опять закрыла глаза? Закрыла, уже закрыв? Значит, я погрузилась в сон.
Грудь наполнил свежий морской воздух, продышавшись, я осторожно приоткрыла веки и вскрикнула. На меня в упор серыми Маняшиными глазами смотрела навья. Гавра рядом не было. Я отскочила, замахала руками, призывая огонь, но вызвала лишь ветер, и то не чародейский, а обычный, свечу таким порывом не задуть.
— Блаженная, — хмыкнула нянька и перекинула за спину русую косу. — Не ори и не дергайся. У тебя воздуха на несколько минут всего осталось в каморке твоей, а ты его тратишь бестолково.
— Маняша? Это точно ты?
— А то кто? — Она поставила на траву ведро, распрямилась. — Зачем пожаловала? Помирать?
Мы стояли на заливном зеленом лугу, вдалеке паслись коровы, с голубого неба светило яркое летнее солнце, река, петляющая в зелени берега, сбегала в синь моря. Нарядная картинка, и ни разу не настоящая.
— Думаю, — я обошла няньку по кругу, со всех сторон рассматривая, — помирать мы обе с тобою погодим. А вот мне любопытно, нянюшка, почему у нави, тело твое захватившей, пониже спины точно такой же ведьмин знак алеет?