Огонь и воды
Шрифт:
Все промолчали.
– Скажи, что ей нужен покой, - заговорила мама на идиш.
– Покой лечит.
–
– Лучше всего лечит могила, - прошептала Розалия Соломоновна и отодвинула миску.
В отсутствие Бахыта мама все свое свободное время проводила у больной соседки. О чем они с Гиндиной говорили, для меня осталось загадкой. Одна, видно, изливала душу, а другая, как дикая яблоня на юру, послушно качала кроной. На все мои вопросы я получал один и тот же ответ:
– Ты же знаешь - я по-русски не все понимаю…
– Но ей легче?
– Когда о чем-то говорит, тогда
– Но о чем она говорит?
– О своих детях… О Левке и о скрипке. Просит, чтобы та не досталась Бахыту… Будем, Гиршеле, молиться…
– За что?
– За то, чтобы у тебя был отец, а у Левки и у скрипки - мама… Говорят, у Бога уши закладывает, когда молишься только за себя. А когда за других, Он растопыривает глаза и навостряет уши..
Может, оттого, что мама говорила на маме-лошн, на родном языке, ее голос звучал твердо и складно, может оттого, что теплое и ровное ее дыхание не прерывалось невольными паузами, а глаза лучились молитвенными слезами, понятными и без посредников, Господь не давал им в тот день пролиться и на самом деле растопыривал глаза и навострял уши.