Огонь на снегу
Шрифт:
Словно угадав ее мысли, князь поспешил успокоить ее:
— Не бойтесь! Память — странная штука! Даже безотчетно каждое лицо, которое мы видели, запоминается надолго, и если вы увидите господина Таченского, даже переодетого и загримированного, вы сразу узнаете его!
— Вы уверены?
— Абсолютно! Но что бы ни случилось, вы сделаете все, что можете!
— А если он завтра не приедет?
— Тогда придется подождать недельку, но я почему-то думаю, что он постарается как можно быстрее отыскать свою мать.
—
Князь задумался:
— По-моему, для каждого из нас мать — совершенно особенный человек. Она занимает в нашем сердце такое место, какое позднее может занять только жена.
В голосе и взгляде князя было что-то, от чего Алиде стало не по себе.
— Вероятно, мне следует идти, — сказала она, поднимаясь. — Великой княгине может показаться странным, что я пробыла здесь так долго.
— В один прекрасный день, быть может, мы сможем рассказать ей о том, что узнали друг о друге!
— Ее высочество, наверное, поверит, но дядя даже слушать не станет. Ему по-прежнему будет ненавистна сама мысль о маме, и… он будет наказывать меня, как и раньше.
— Постарайтесь не думать о нем хотя бы здесь. Я хочу, чтобы вы хорошенько развлекались и расцвели, как маленькая орхидея, на которую вы похожи. Я хочу сказать вам, сегодня много бутонов превратилось в прекрасные цветы!
Алида засмеялась:
— Я рада. Это самый красивый цветок, который я видела. А ваше сравнение льстит мне!
Она взглянула на князя и тотчас же отвела глаза, Алида не осмеливалась смотреть ему в лицо и не могла даже мысленно предположить, что он думает.
— Мне пора, — робко повторила она инаправилась к двери.
Ей очень не хотелось уходить! Так хорошо сидеть перед камином и разговаривать с князем, слушать его низкий голос, видеть его прекрасное лицо в мерцающем свете огня! Но именно потому, что ей так хотелось побыть с ним, девушка понимала, что надо уйти.
Он проводил ее и открыл дверь в приемную:
— Мне стыдно вовлекать вас в это. Вы никогда не должны сталкиваться с жестокостью и безумием жизни!
— Но я хочу помогать таким, как господин Таченский. И если я смогу хоть чем-то оказаться полезной, то буду несказанно горда!
— У меня тоже возникает такое чувство, когда мне удается спасти чью-то жизнь или просто помочь кому-то.
С этими словами он взял маленькую руку Алиды иподнес к губам. От этого прикосновения девушка ощутила странное, доселе не испытанное волнение.
Что-то на мгновение вспыхнуло, как крошечный огонек. Князь отпустил ее руку, идевушка помчалась в гостиную. Великая княгиня была одна.
— Долго же вы проговорили, дитя мое! — сказала она. — Господин Строенский устал, и я отослала его спать. Он не очень крепкий человек идопоздна работает над оперой, которую, как
Алида чувствовала, что великая княгиня просто пытается выйти из неловкого положения.
— Идемте же, дитя, — обратилась она к Алиде, прежде чем девушка и князь могли что-либо сказать, — пора спать. В конце концов, завтра я даю бал.
Алида собралась было сказать, что она не сможет появиться на балу, но опомнилась: ведь великая княгиня могла подумать, что она просит дать ей платье.
— Это очень заманчиво, сударыня, — неопределенно ответила она.
В круглом зале их уже ждали санки. Князь помог великой княгине устроиться в них и повернулся к Алиде, но та уже восседала на атласных подушках.
— Спокойной ночи, Владимир! Я рада, что тебе понравилась музыка господина Строенского.
— Лучшего я и не мог ожидать! Надеюсь, нам удастся убедить его сыграть еще раз.
— Не сомневаюсь!
Лакеи толкнули санки и вывезли их в коридор.
Алиде хотелось оглянуться и бросить на князя последний взгляд, но она заставила себя смотреть только вперед, хотя все ее мысли были о нем.
Она удивлялась, что могла даже ненадолго усомниться в его доброте и понимании. В его лице было что-то внушающее доверие, а по выражению глаз она должна была с самого начала понять, что он неспособен на жестокость и совершенно не похож на графа Ивана и его отца. Алида содрогнулась при мысли о тирании генерала в Кадетском корпусе и преследовании графом Иваном господина Таченского.
«Я должна вспомнить, как он выглядит, я должна спасти его!» — твердо решила она, но все же боялась не узнать его лица.
Она вспоминала его слова, когда он с болью рассказывал о еврейских детях и с неожиданной нежностью говорил о матери.
«Мои страдания — ничто по сравнению со страданиями этих людей, — думала Алида. — Я должна быть мужественной. Не надо унижаться, когда дядя Септимус бьет меня. Я не должна кричать». Но, к своему отчаянию, она понимала: у нее не хватит мужества противостоять дяде. Она обвиняла себя в трусости: ведь каждый нерв ее маленького тельца содрогался от этих побоев. Более того, девушка была уверена: когда она вернется домой после свадьбы Мэри, дядя станет обращаться с ней с еще большей жестокостью.
«Господи, ну как это вынести?» — думала она в тишине своей спальни. Она задула свечи, но заснуть не могла. Слова князя не давали ей покоя.
«Если бы только я могла сказать маме, что ее родственник — один из самых влиятельных людей в России! Если бы она знала, что на свете есть люди, которые уважают ее и не стыдятся того, что она танцевала на сцене, чтобы прокормить семью».
Ей было тяжело думать, какие оскорбления терпела мать от семейства Шенли, с каким презрением ее родственники относятся ко всем артистам.