Огонь войны (Повести)

Коренастый, крепкий парень скорым шагом двигался по пыльной дороге, поспевая за вислоухим белым ишачком, тащившим на спине какой-то груз. Парень вглядывался вдаль. Едва на горизонте замаячили постройки крепости Старый Чарджуй, он остановился, утер ладонью пот со лба и с облегчением вздохнул.

Покрытый слоем

«Э, будь что будет!» — казалось, в конце концов решил он, огляделся и побежал за ишачком.

Парень согнал его с дороги прямо на солончак и направил в сторону железнодорожного полотна. Путник шагал торопливо, то и дело подтягивая пояс на тонком поношенном халате. На середине солончака он снова замедлил шаг и оглянулся: к нему мчался всадник. Парень в халате поглубже надвинул на глаза мохнатую папаху, догнав ишачка, выровнял груз и стал подгонять, вполголоса покрикивая: «Ыш, ыш!» Всадник подъехал, не сбавляя галопа, и разом остановился. Конь всеми четырьмя копытами уперся в землю. Однако парень не обратил на всадника ни малейшего внимания, даже головы не поднял. Он только подтянул войлочный потник под грузом на спине ишачка.

Всаднику это явно не понравилось. Недоброе лицо его покраснело.

— Эй ты, папаха! — сердито бросил он. — Не видал тут оборванца на пестрой кобыле, с желтой попоной?

— Видел, видел… — не поворачивая головы, нехотя пробормотал парень. — Только что проехал — сторону крепости…

— Ты что мямлишь, будто камней в рот набрал? — вскинулся всадник. — Жвачная скотина! Гляди на меня и отвечай толком!

Но и окрик не смутил путника.

— Я и говорю: только что проехал… — отозвался он по-прежнему вяло и невнятно. — Чего же еще-то?

На мгновение глаза у всадника застыли и округлились, вот-вот выпрыгнут из орбит. Он глотнул воздуха и вдруг завопил, срываясь на визг:

— Он еще спрашивает! Сучий сын!! Да ты знаешь, с кем говоришь! Я мирахур его светлости эмира!

Однако на коренастого парня то обстоятельство, что перед ним один из высших чиновников Бухары, произвело своеобразное впечатление. Невозмутимо сплюнув, он, наконец, обернулся к подъехавшему, глаза сверкнули издевкой.

— О всевышний! — притворно взмолился он. — Трудно в наш век угодить людям. Того и гляди, примут за кого-то другого… Но, к сожалению, ты не создал соловьями «сучьих детей» вроде нас грешных.

— Замолчи! — Мирахур, казалось, готов был взорваться от злости. — Несчастный дикарь! — Дав шенкеля рвущему поводья коню, он бросил его прямо на парня. Оттолкнув конем ишачка, хлестнул парня плетью по спине.

Ишачок пошатнулся, увесистый вьюк со звоном упал на землю. Парень молча, с затаенным гневом глянул на оскорбителя и наклонился, чтобы подобрать поклажу. На какое-то мгновение их сверкающие гневом взгляды скрестились, и вдруг лицо мирахура пожелтело, как воск. Он инстинктивно потянулся за саблей.

— Так это ты, Бехбит? — изменившимся голосом воскликнул он. — Вот когда попался…

Услыхав свое имя, парень кошкой прыгнул в сторону и, пригнувшись, стал позади ишачка. Свистнула сабля, описав блестящий полукруг. Мирахур не дотянулся до врага: сабля отсекла ухо ишачку и концом порвала рукав халата у парня. Ишачок с ревом рванулся вперед. Неприметным движением выбросив корпус, Бехбит сбоку перехватил руку мирахура, дернул изо всей силы на себя. Мирахур вылетел из седла. Не выпуская руки, из которой выпала сабля, Бехбит придавил мирахура к земле. Придерживая за узду беспокойного коня, поднял саблю. Сильным взмахом разрубил валявшийся на земле вьюк, выхватил из него небольшой, но, видно, тяжелый мешочек, бросил его на седло. Переведя дыхание, глянул на дорогу.

Она была пуста, лишь вдали маячили три-четыре человека с ишаками. Бехбит нащупал ногой стремя. В этот миг мирахур — он лежал без сознания — очнулся, приподнял голову. Парень шагнул к нему.

— У меня нет охоты марать руки твоей поганой кровью, — раздельно сказал он. — Только запомни: во второй раз пощады не будет!

Мирахур глотнул воздуха, намереваясь ответить, ко снова потерял сознание, голова беспомощно ударилась о землю. А Бехбит прыгнул в седло, гикнул. Конь, ударив копытами, подался назад, потом рванулся и полетел крупным галопом.

Не давая коню сбиться с шага, Бехбит поминутно оглядывался. Пусть ищут парня на пегой кобыле — он оставил ее у знакомых еще два дня назад. Теперь уже и цель близка. Ага, вот впереди, на расстоянии голоса, виднеется ровный срез железнодорожной насыпи. Двигаясь вдоль нее, Бехбиту надо выйти к Диван-багу, что на самой окраине Нового Чарджуя.

Внезапно в зарослях гребенчука, высотою достигавшего лошадиной морды, послышался треск. Испуганный конь прянул в сторону, седок схватился за гриву, чтобы не вылететь из седла. Из-за куста гребенчука выросла голова в невысокой — на конус — папахе.

— Сто-о-ой! — загремел грубый голос. Вслед за тем послышался лязг затвора, и длинный, со следами ржавчины ствол винтовки уперся Бехбиту прямо в грудь.

Немного погодя мирахур снова пришел в себя, со стоном приподнялся на локтях. Он сразу же различил вдали, на дороге, группу всадников — человек пятнадцать. Стиснув зубы от нестерпимой боли, встал на ноги.

— Э-эй! Э-ге-ге! — слабым голосом закричал мирахур и опять повалился, точно подсеченный серпом колос джугары [1] .

Всадники на дороге услыхали его. Первым на гнедом жеребце прирысил светлоголовый всадник грозного вида. Он соскочил на землю возле распластанного вверх лицом мирахура, заботливо приподнял его голову. Мирахур с трудом открыл глаза. Тем временем подъехали остальные. То был отряд лутчеков — конных стражников на службе у местных властей Бухары. У большинства всадников за спиной виднелись английские одиннадцатизарядки, трое-четверо были вооружены трехлинейными винтовками. Только двое, казалось, вовсе не имели оружия. К одному из них — человеку с густой длинной бородой — все обращались почтительно: «Ваша милость». На лице его, заросшем буйной щетиной, трудно было что-либо разглядеть — только конец красного носа да глаза, быстрые, горящие недобрым огнем. Второму невооруженному также оказывали знаки почтения, называя его «господин Абдурашид». Шелковая повязка скрывала всю нижнюю часть его лица — нельзя было различить, безусый он или уже с бородкой.