Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»
Шрифт:
Макс уходит, хлопнув дверью так сильно, что вся комната содрогается. А Саша обиженно спрашивает:
– Игоречек, неужели у меня стареющее тело?
Я хлопаю ее по голой попке и говорю:
– У тебя шикарное тело, оно сводит меня с ума, а Макс просто хотел тебя обидеть. Давай одевайся и поедем домой, а то уже половина двенадцатого, и если мы опоздаем на последний троллейбус, нам придется идти пешком и нюхать Муринский ручей.
Александра быстро одевается, и через пять минут мы выходим из проходной института, охранник не обращает на нас внимания. На улице сыплет мелкая снежная крупа, значит, потеплело, еще месяц – и конец зимы.
В ста метрах от выхода мы видим Макса с кейсом в руке. Он подходит к большой
И тут рядом с нами на асфальт с грохотом падает дымящееся крыло от автомобиля, и сразу вслед за ним – дипломат... целый и невредимый, лишь слегка закоптелый. От него исходит горчичный запах, наверное, запах взрывчатого вещества. Но я сквозь эту горечь ощущаю другой запах – запах морских пляжей, далеких экзотических стран, неведомых мне блюд, шикарных гостиниц, ресторанов и игорных залов. Наверное, это очень заразительный запах. Макс за ним погнался – и выскочил из жизни. Как бы нам не последовать за ним...
– Давай лучше оставим дипломат здесь, – предлагаю я.
Но Саша со мной не согласна:
– Он сам прилетел к нам под ноги, значит, это вправду подарок судьбы, теперь я в этом не сомневаюсь. Это награда нам за все, что мы пережили, хватай его скорее и бежим, пока сюда не приехала милиция.
На следующее утро я просыпаюсь оттого, что моим губам становится щекотно.
– Сашенька, не надо, – говорю я, – ты же знаешь: я не люблю щекотки, перестань.
Но Шура продолжает водить кончиками волос по моему лицу, шаловливая девчонка, сейчас я тебя тоже пощекочу!
Я открываю глаза и вижу перед собой мохнатую усатую морду Жукова, он обнюхивает меня и щекочет усами. Я сбрасываю кота на пол и вспоминаю, что вчера поздно ночью я прибежал домой к старшей Александре с дипломатом, потому что в эти дни должен приехать Галкин (сегодня уже четверг) и алмазы в квартире у Шуры лучше не держать. А дома я никак не мог уснуть после всего, что случилось, и выпил валерьянки, и она неплохо подействовала: на часах одиннадцать, Александры рядом нет, она на работе, в квартире тишина – дети в школе. Я прокручиваю в памяти вчерашний день, и мне снова хочется выпить валерьянки или чего-нибудь более успокоительного.
Что сейчас происходит там, у Шуры, у моего козерожка? Скорее всего, Галкин уже обнаружил труп на своем балконе (представляю, сколько было криков, если первой на мертвяка наткнулась его любовница, для встреч с которой он держит эту квартиру!)... Наверное, там уже работают сыщики, менты берут показания с соседей и с Сидорова, а тот рассказывает про то, как мы с ним забросили труп к Галкину, и про дипломат с алмазами. Потом допрашивают Шуру (сколько ей пришлось пережить за последние дни, и все из-за меня, придурка)... Менты из нее вытянут все, что она знает, они это умеют. Если все это так, то через час-полтора они позвонят в мою дверь, а если я не открою – дверь выломают.
Лежать и ждать этого я не могу. Я вскакиваю и одеваюсь. Вчера я так и не позвонил маме, и она, может, всю ночь не спала. Но сейчас я ей звонить не буду, потому что не смогу объяснить, почему Сидоров в городе, а не в Пери на даче пилит дрова, и что случилось с самой дачей.
Какой же я все же олух: разболтал этому алкашу про дипломат и про его содержимое, если бы не мой болтливый язык, сейчас все было бы хорошо: дипломат у нас, Сидоров в Пери и дача цела...
Но, как говорит моя мама, болтливый мужчина хуже испорченного унитаза, потому что неисправим.
Это как раз про меня.
Я прячу дипломат под ванной и отправляюсь к младшей Александре.
Из трамвая я выхожу на одну остановку раньше и до дома Александры иду пешком, причем все медленнее и медленнее. К подъезду я подхожу совсем немощным стариком, но ментовских машин у подъезда не видно. Наверное, они уже поехали ко мне – арестовывать... Я берусь за ручку двери, но дверь распахивается сама, и из подъезда прямо на меня вываливается Сидоров.
– Здорово, брат! – кричит он, не давая мне опомниться, обдавая меня спиртовыми парами. – А ты где пропадаешь, блин, не заходишь, забыл друга?!
– Слава, а твой сосед по балкону Галкин приехал?
– Галкин, твой друг, приехал вчера вечером, артист вшивый!
– Слава, ты чего так радуешься? – спрашиваю я хмуро.
– Ладно тебе, шучу! – миролюбиво хлопает сосед меня по плечу. – Он не твой, он теперь мой друг, хороший оказался мужик, блин, лучше тебя...
– Слава, а труп на своем балконе он уже нашел?
– А как же! – радостно восклицает Сидоров, покачиваясь. – Еще как нашел! Если бы не я, не знаю, что бы он и делал. «Я, – говорю ему, – человек-кремень, под пытками молчать буду, хоть режь меня, хоть иглы в жопу загоняй, а про жмурика на твоем балконе никому не выдам». А он мне: «Слава, а откуда ты знаешь? Слава, а не хочешь заработать тысячу рублей? Помоги мне этот труп, не знаю откуда он взялся, блин, к твоему соседу следующему на балкон перебросить, не люблю я, – говорит, – с милицией объясняться, гастроли, понимаешь, времени, блин, нет». Игорь, от тысячи рублей и ты бы не смог отказаться.
– Значит, труп теперь снова у нас с Шурой?! – истерически хохочу я.
– Да нет, блин, не повезло: стали его к тебе на балкон переваливать да и обронили, блин, Галкин слабак оказался, не удержал. А обратно тащить тяжело вдвоем, хорошо, темно было – погрузили мы этого замороженного Галкину в машину и отвезли в парк, блин, с тебя бутылка.
Я уже готов поставить и не одну бутылку, но не могу понять, зачем труп отвезли в парк.
– Слава, а почему в парк? – спрашиваю я.
– А куда его еще девать, блин? Посадили его там на скамейку, чин-чинарем – хорошо, он заморозился с подогнутыми ногами, – вставили в руку в бутылку пива открытую, а в другую – сигарету, сидит такой фраер, мороз ему пофиг. А сегодня с утречка начало меня колбасить, я и вспомнил, что у жмурика целая бутылка, блин. Деньги-то, что Галкин дал, мы вчера с моим батей и его дружками пробухали. Прибегаю туда, в Сосновку... твою мать! – пусто в бутылке, кто-то вперед меня успел. А этот сидит, ворон считает – не мог для друга пивка приберечь... Не знаю, что бы я и делал, если бы Галкин не налил. Два часа я ему свои стихи читал, а он, знаешь, Брежнева с Путиным так, блин, пародировал – натуральнее, чем у настоящих получилось, слово даю. И с собой вот бутылку дал, – Сидоров достает из кармана и трясет перед моим носом початой бутылкой водки. – Полюбил он меня, блин, черта хромоногого, а за что – сам не пойму. Пойдем, Игорь, выпьем за дружбу мужскую!
Мне почему-то не хочется сегодня пить за мужскую дружбу, поэтому я прохожу мимо продолжающего болтать Сидорова, поднимаюсь на площадку, открываю своим ключом дверь (Саша, конечно, на работе), звоню по телефону маме и говорю ей, что у нас теперь все в порядке, кроме кое-каких проблем на даче, о которых я расскажу потом.
А в субботу жена Александра опять тащит меня в Эрмитаж. Я несу дипломат, так как решили дома его не оставлять. Александра сказала, что ей спокойнее, когда ее будущее при ней. Мы запланировали так: завтра я еду в Пери и там вскрываю упорный чемоданчик труборезом на станке, потом мама придумывает, как сбыть алмазы, и после этого все мы отправляемся в заграничное путешествие. Ждать осталось немного, и эти последние деньки надо быть особенно осторожными и не допустить ошибки.