Ограниченная территория
Шрифт:
Больше ничего не было нужно. Этим Антон прекрасно обозначил, что всё понимает. В благодарность я запечатлела на его губах поцелуй.
– Даже не думай сегодня готовить ужин, – рассмеявшись, сказала я. – Сегодня моя очередь.
Солнце светило всё ярче. Спускаясь за Марго и Тимом по нагретым камням, ступнями я даже через подошву обуви чувствовала их тепло, а в левой руке – тепло ладони своего мужа, я ощущала счастье – простое, человеческое счастье.
Тревожный сон был забыт.
Глава 5
Тепло и солнечный свет прорезает жуткий скрежет, вырывая меня из радостного сна в постоянный,
Но скрип повторяется, и окончательно вырывает меня из воспоминаний. От горя и гнева мне хочется плакать и бить всё вокруг.
Иллюзия весеннего дня и тепла рассыпается, как мозаика, а фигуры Тима, Марго и Антона, кажущиеся мгновение назад такими реальными, расплываются, медленно теряя очертания, исчезают во тьме. Не в силах снова видеть то, как они покидают меня, я зажмуриваюсь ещё крепче, но это не помогает. Изображения, воспроизводимые благодаря нейронным связям гиппокампа и зрительной коры намного сильнее тех, что поступают по зрительному проводящему пути в момент непосредственного действия изображений на анализаторы, и уж точно не зависят от состояния глаз. Мысли, подобно нитям из липкого, тугого удушающего комка, мгновенно превращаются в вихри, опутывая собою головной мозг и стягивая его в путы.
Приобретённый условный рефлекс, ничего необычного.
«Я всегда надеялся, что меня кто-нибудь поймёт. Они не смогли. Но, может быть, ты?»
«После всего, что ты сделал??»
Скрежет раздаётся за моей дверью. Визжащий, пробирающий душу, скребущий её изнутри ржавыми, кровавыми когтями. Каждый раз, как в первый, он заставляет содрогаться всё тело.
Я всё ещё не открываю глаза, но понимаю, что свет в помещении включен. Наверное, то, что я не проснулась от его включения, можно объяснить достаточно крепким сном – точнее, нахождением в фазе самого глубокого дельта-сна. Но факт, что я ещё и продолжила спать при свете, уже не удивил – хотя ещё четыре месяца назад я бы ни за что не поверила, что смогу спать с включённым электричеством. Даже работающий телевизор вызывал у меня бессонницу, и поэтому нередко становился предметом наших разногласий с Антоном, любителем засыпать под его бормотание.
Сегодня двадцать второе октября. Три месяца моего пребывания здесь, и время проверки. А это значит, около часа мне снова предстоит провести в компании одной из несчастных, претерпевая стандартную программу обследований.
В пересохшем рту снова почувствовался знакомый горький привкус, но сейчас некогда было думать об этом. С замиранием сердца я прислушивалась, ожидая, когда издающая кошмарные звуки остановится перед входом в мою палату. Вот уже, помимо скрипа, можно было различить неопределённое позвякивание, а сразу за этим – почувствовать присутствие кого-то за дверью.
Ощущение слишком жуткое, и мне приходится успокаивать себя, что это не он. Этот ублюдок редко приходит вместе с ними, а дата дополнительного, «расширенного» осмотра, который он всегда проводит сам («ты ведь понимаешь, что в твоём случае это значит»), должна наступить на неделю позже.
Просто так, для разговора (точнее, по его словам, у него ничего не бывает просто так), он сейчас тем более не зайдёт.
Пять секунд. Именно столько продлилась тишина за дверью. Именно это время уходит на изучение экрана с видеотрансляцией, прикрепленного
Химик, таковы его цели… .
Дурацкое прозвище, придуманное Тимом, но, по сути, оно было верным.
«А когда он мне всё рассказал, я и сама перестала собой рисковать».
Дверь с тихим шорохом отъезжает в сторону. И вот уже скрежет колёс раздаётся в каких-то двух метрах от меня. Тут же, за ним – звук возвращающейся на место двери.
Я слышу, как тележка, душераздирающе скрипя, движется по направлению ко мне. Но только теперь сквозь эти могильные звуки можно отчётливо разобрать шаркающие шаги того, кто её катил. Даже не смотря на то, что их обувью, как и для всех, кроме него, служили обычные белые чешки.
После того, что Химик сделал с беднягами, они вряд ли когда-нибудь смогут в ходьбе полностью отрывать ноги от пола.
Мне никогда не привыкнуть к такому звуковому сопровождению – как будто за тобой едет гроб на колесиках, подталкиваемый жутким выходцем с того света. Но ещё меньше, чем слышать, мне хочется видеть лицо кого-либо из них. Поэтому я оставляю глаза закрытыми, радуясь, что в перечень осмотра не входит изучение глазного дна. Если есть лишняя возможность избежать разглядывания одного из них – ею лучше воспользоваться.
Стараясь дышать ровно, я делаю глубокие вдохи, стараясь прогнать запах и вкус горелого пластика. Получается плохо, и остаётся только надеяться, что меня не стошнит. Основной минус местной «диспансеризации» в её раннем начале – так что даже не успеваешь почистить зубы, чтобы перебить гадкий привкус.
Справа от меня звякали инструменты. Их шуму вторило напряжённое хриплое дыхание, перебиваемое едва слышными стонами. Судя по тембру голоса, сегодня была женщина.
«Виолетта, так её звали».
Её холодные пальцы вцепились в моё правое плечо, а следом я почувствовала, как на нем стягивается жгут. Я замерла в предвкушении облегчения, которое вскоре пришло в виде разлившегося рядом восхитительного запаха спирта. Хоть на несколько мгновений он перебьёт у меня в носоглотке горькое жжение.
И ведь оно вовсе не результат постороннего вмешательства, и не показатель серьёзных отклонений – просто индивидуальная особенность в рамках нормы. Это тоже нужно перетерпеть. Если повезёт – в течение месяца симптом исчезнет.
В руку впилась игла.
Ощущение такое, будто локоть раздувают изнутри водой, а вспухший синяк вспыхивает острой болью. Ничего, это всего лишь забор крови. Бывало гораздо хуже. Словно в подтверждение мыслей, места, с которых не так давно сошли самые глубокие синяки – следы драки и падений при последней попытки побега два месяца назад – неприятно заныли. Следом мучительно отозвался шрам на груди.
«Хорошо, обошлось без трепанации черепа».
Второй укол – и я чувствую, как правая рука немеет. Ощущение такое, будто в вены закачали свинец. А потом начали с силой выдергивать их заживо.