Охота к перемене мест
Шрифт:
Записался на курсы Леонид Белых, а пошел сдавать экзамен по математике Алексей, у него знаний побольше.
Экзамены шли в длинном бараке. Алексей занял место у окна близ доски, из осторожности не поднимал головы, переодетый в мешковатую без погон гимнастерку Леонида. У того же окна дежурили на улице Леонид в братниной старшинской шинели и Яков.
Алексей кусал губы, ерзал на парте — не мог решить квадратное уравнение, смотревшее на него с доски.
Окно не успело заиндеветь, и доска была видна с улицы.
Мимо барака проходил незнакомый паренек с книгами под мышкой.
— Ты в каком классе учишься? — спросил Яков.
— В девятом.
— Квадратные уравнения помнишь?
— Ну?..
— Вон она, задача, на классной доске... Погляди прилежнее. Можешь решить?
— Ну...
Паренек подошел к окну, вгляделся в доску, исчирканную мелом, и довольно быстро решил задачу.
Яков крупными буквами-цифрами переписал решение. Встал в снег на колени, чтобы его не видно было в окне, поднял обе руки и приложил листок к стеклу.
Леонид следил за учителем, который расхаживал по классу. Когда учитель приближался к доске, Яков убирал шпаргалку. Когда учитель отходил, Яков снова показывал листок.
Алексей весело закивал и, скосив глаза, переписал решение...
Эльвира Ефимовна Хмельницкая, завуч, золотая душа, с симпатией относилась к Леониду, парню богатырского сложения, знала, что тот страстно хочет стать крановщиком, да и сам начальник строительства Батенчук хвалил его.
— Сдал экзамен по математике?
— Сдал. — Леонид потупил голову, чтобы не видно было, как он покраснел. — На тройку.
— Вот и хорошо. Теперь иди сдавай русский язык.
— Боюсь провалиться, Эльвира Ефимовна. Подзабыл грамматику...
— Ну ладно. Я тебе тоже тройку поставлю. Главное — математику сдал.
Спустя годы Леонид Белых совладал и с квадратными уравнениями. Но можно ли упрекнуть его в давнем обмане?
Если бы математик, принимавший экзамен, знал про его детство, он тоже, возможно, нарушил бы правила приема...
К началу сорок четвертого года их колхоз совсем обезлюдел. Женщины, выполняя госпоставки, вывозили продукты на лодках. Десятки километров на веслах вверх по течению — ни одного мотора не было. А зимой хлеб, мясо, рыбу доставляли санным путем по замерзшему Илиму.
В феврале одиннадцатилетнего Леню отправили в зимовье за двадцать пять километров от Нижне-Илимска, вверх по речке Тушаме.
— Если Ленька оставит зимовье, — пригрозил матери председатель колхоза, — не дам муки на девок.
Сестер у Лени пятеро. Отца и старших братьев мобилизовали в армию.
Когда-то в зимовье был загон для конского молодняка, но всех лошадей отдали армии. Рядом с загоном остались зароды — большие четырехугольные продолговатые стога сена. Корму много, и бывшая конюшня стала телятником.
На попечении Лени оказались породистый бычок и тридцать тощих телят, которые с трудом держались на ногах. Верхом на бычке он протаптывал тропу в глубоком снегу, чтобы телята могли добраться до сена. Леня не гонял телят на водопой, еще какой-нибудь теленок-доходяга сорвется с обледенелого берега, утонет. Носил воду из Тушамы, благо река недалеко. Воду подогревал в железной бочке, подсаливал, наливал в длинное корыто и поил телят.
Ни одной человеческой души на двадцать пять километров в округе! Лишь Леня да его пес Цыган. Поблизости от зимовья не раз виднелись медвежьи следы, и на всякий случай Лене вручили ружьишко. Трижды в месяц из деревни приезжали за сеном, и мать присылала что-нибудь съестное — мороженое молоко, кусок серого пирога.
Ну и забот, хлопот выпало на долю одиннадцатилетнего зимовщика!
Собирал в тайге сушину, привозил на санках, рубил ее и топил печку. Нужно питаться самому и кормить Цыгана. Мать сплела из конского волоса сетку, летом она защищала лицо от мошки, гнуса. Леня просеивал через волосяную сетку отруби, овсюг и пек из этой условной муки лепешки без капли жира. Непросеиваемые отходы шли в пойло телятам.
Лучина и отсветы огня из раскрытой дверцы печи — освещение. Ни одной книжки с собой, забот столько, что все равно читать некогда.
Зиму он проходил в холщовых штанах. Поверх надевал «шабурку» — подобие телогрейки из холстины и ватина. На ногах самодельные «чирки» из мешковины, галоши, выкроенные из старого автомобильного баллона.
Лене удалось сохранить все поголовье телят — ни одного случая падежа! И его оставили в зимовье сперва до сенокоса, а затем и на следующую зимовку — прощай, четвертый класс! Единственное утешение — ростом и силенкой не уступал и шестиклассникам...
После Иркутской ГЭС Леонид Белых прославился в Братске, его наградили орденом Ленина. Два года разъезжал по плотине его двухконсольный кран. А когда плотина выросла до своего гребня, кран размонтировали и отправили вниз по Ангаре. Баржа счастливо миновала Ершовские и другие пороги, следом за своим краном в Усть-Илимск подался и его хозяин...
Курсы крановщиков Варежка окончила с отличием. Сдавая выпускной экзамен, не оглядывалась на доску, куда кнопками прикрепила свой чертеж. Стояла к доске спиной и докладывала все на память.
С первых дней практики, работая ученицей под присмотром Леонида Емельяновича, она берегла руки. Перчаток не было, даже в теплые дни надевала варежки, связанные бабушкой в Зятьях; тогда он и прозвал ее Варежкой.
Все эти годы Варежка поддерживала дружеские отношения с Леонидом Емельяновичем, не мешали разность в возрасте, без малого в двадцать лет, и ее неудавшаяся семейная жизнь.
Развелась она с Валентином через полтора года, и никто из братьев, сестер, ни Зося, жена Леонида, не винили в этом Варю. Валентин и родичей своих чаще огорчал, чем радовал...
Во время перерыва Варежка, Леонид Емельянович и Шестаков направились в буфет, сели за отдельный столик.
— Сижу между вами двумя, как в президиуме, — заметил Шестаков. — Варежка сегодня такая важная!
— Это я платьем хотела похвастаться. Все заметили, ты один мимо глаз пропустил.
— Симпатичное, — поспешно похвалил Шестаков, глянув на нее.