Охота на дракона (сборник)
Шрифт:
И тогда меня вдруг охватывает странное успокоение. Не отчаянье и не досада, нет, — какое-то всевластное, неодолимое успокоение…
Я бросаю все и выхожу на балкон.
В воздухе веет весенней прохладой, а у моих ног лежит огромный туманный город.
В этом городе живут люди, которые глядят на меня сверху вниз, хотя я умею придумывать почти что сумасшедшие истории, а им это не дано…
Я пытаюсь разглядеть их там, внизу, и, может быть, кого-нибудь окликнуть, чтобы он стоял, задравши голову, но
Я понимаю, что только так, наверное, и должно быть и будет впредь, и это немало меня утешает.
Тогда я перегибаюсь через железные перила и плюю в колодец темноты, на все свои страхи и глупые сомнения, которые всегда, в конечном счете, остаются где-то внизу.
Александр Силецкий
СОКРОВИЩЕ
— Значит, не дадите?
— Дорогой, ведь я же объяснил…
Люций-Пров Гальбовиц горестно вздохнул, порядка ради понимающе кивнул и еще раз с жадным обожанием оглядел ровные ряды книжных полок.
Милый бог, чего там только не было!..
— Ну, хоть одну, — без малейшей надежды попросил он. — Любую. Я верну вам завтра.
— Любую, тоже мне… — пренебрежительно хмыкнул хозяин библиотеки. — Это, простите, даже как-то несерьезно. Что вы, книг никогда не читали?
— Н-ну… пока учился, брал по программе микрофильмы в Информатории, — стыдливо признался Гальбовиц. — И сейчас приходится. А вот книги… Ваша правда, не читал. В том смысле, что ни разу даже не держал в руках. Сами знаете, теперь это такая редкость…
Его собеседник чуть заметно улыбнулся и самодовольно покивал:
— Еще бы! Бумага — материал недолговечный. Когда-то подсчитали: достаточно книге, в каком бы она ни была переплете, пройти через десяток рук — и все, она превращается в месиво, ни к чему больше не пригодное.
— Ну уж! — усомнился Гальбовиц.
— Я вам точно говорю. При нынешней тяге к чтению книга перестала оправдывать себя. Куда надежнее обычные микрофильмы. Ведь главное — какую информацию мы получаем, а не во что она завернута… Книги теперь — анахронизм Если быть честным до конца…
— И все-таки у вас вон какая библиотека, — с тихой завистью сказал Гальбовиц. — Значит, любите анахронизм. И многие, я знаю, тоже… А вот снять книгу с полки, просто полистать — никто не позволяет…
— Я их всех прекрасно понимаю. Это не из жадности, отнюдь. Книга — не предмет, не украшение. Это, так сказать, безотносительная ценность, как бы памятник самой себе. Музейный экспонат, который не принято трогать руками.
— А вы? — не удержался от вопроса Гальбовиц. — Вы-то сами их… читаете?
— Иногда, — уклончиво произнес хозяин библиотеки. — Но чаще, конечно, пользуюсь микрофильмами. Проще. И, чего греха таить, удобней. А с этими новыми книгами так тяжело!.. Их
— Да? — неподдельно изумился Гальбовиц.
— Естественно. Чтоб только-только снять с них дубликаты, а за тем уж микрокопиями обеспечить всех… Да, собственно, и сами вы…
— Нет! Я впервые слышу, — честно посмотрел на собеседника Гальбовиц.
— Странно. Мне казалось, это знают все… По крайней мере я и не представляю, куда потом идет тираж. Может быть, — и впрямь в музей?
— А как же это? — Гальбовиц коротко кивнул в сторону роскошных стеллажей.
— Да, понимаете, — замялся вдруг хозяин библиотеки, — бывают в жизни редкие удачи… Если очень нужно, если очень хочется, в конце концов, если искать везде, не покладая рук, то, разумеется… Вы не представляете, на какие порой приходится идти ухищрения!..
— Вероятно, — без энтузиазма, скорей из вежливости, согласился Гальбовиц.
У него самого покуда не получалось, как он ни старался.
Другие обладали грудами сокровищ, но для него, Гальбовиц, тайна их приобретения и по сию пору оставалась за семью печатями.
И еще одно удивляло — эти иррациональные метаморфозы с тиражами.
По официальным данным, тиражи росли из года в год, книг вроде выходило столько, что — с ума сойти, а на поверку оставались только микрофильмы…
Толстые книжные корешки тускло золотились под стеклянной броней.
Призрачные монстры, по чужой прихоти вставшие один к одному, в длинные ряды, застывшие, таинственные, манящие к себе, как глубокий омут в предвечерний час…
Формально Люций-Пров Гальбовиц имел к ним самое непосредственное отношение — был классным специалистом по настройке либропроекторов.
Ему частенько приходилось разъезжать по городу и его окрестностям, ходить из дома в дом, встречаясь с разными людьми, что слали вызовы в конторы, и всем ремонтировать, отлаживать аппаратуру для чтения — любых конструкций и размеров, от умещающихся на ладони до таких, которые занимали чуть ли не всю стену…
И во многих домах он встречал вот это — благородное мерцание под запылившимся стеклом…
— Ну, хотя бы вынуть, подержать, — в последний раз попросил он. — Просто ощутить вес, — раскрыть обложку — только на минуту!
— Нет.
Гальбовиц смиренно развел руками и раскланялся.
— Проектор я вам сделал. Все в порядке, — сказал он на прощание. — Хотя, не понимаю…
Рабочий день близился к концу. Оставались, правда, еще два дальних вызова, но они — не срочные, в конце концов успеется и завтра.
Городским публичным транспортом Гальбовиц пользоваться не любил.
Даже личные электрокары, выносливые, донельзя простые в управлении, не возбуждали в нем особенных симпатий.
Всему этому он предпочитал велосипед.