Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]
Шрифт:
И что это их обоих тянуло сегодня на воспоминания детства и юности?
Дитмар перехватил нетерпеливый взгляд своего компаньона и уж совершенно не к месту вспомнил, что самое сильное возбуждение в своей жизни испытал ещё в Москве, лет в тринадцать, когда друг и сосед по двору Николай, на год его старше, показал особое место на покатой крыше, откуда можно было смотреть в не задернутые занавесками окна женского общежития, а там частенько по вечерам девушки занимались любовью друг с другом и не гасили свет. И старший товарищ Колька вот так же смешно тянул шею и тяжело дышал.
Но сейчас Бенжамен мог бы и не стараться. На розовом листке бумаге было выведено несколько строк изящной
— Они сделали это, — сладострастно выдохнул Дитмар, комментируя сообщение с Востока. — Теперь вы можете смело переводить туда деньги. Детали обсудим позже.
И тогда Харрис поднялся и, наклонившись через стол, пожал партнеру руку.
Настоящее имя Дитмара Линдеманна было совсем не немецким. В детстве его звали Димой, бабушка с дедушкой — Митей, в общем, по первому паспорту — Дмитрий Олегович Линевич. Даже не еврей, как думали многие — белорус. Родился в Москве и до двадцати трех лет в ней и прожил в славные годы хрущевской оттепели, плавно перешедшие в застой. Человеку с незаурядными способностями скучно было и грустно в Советском Союзе на рубеже шестидесятых и семидесятых. Тем более что Дима имел способности к бизнесу. Уже в младших классах школы приторговывал жвачкой, французскими комиксами, шариковыми ручками. Отец его был видным профессором медицины и часто ездил за границу. Позднее предметом торговли сделались диски популярных рок-групп, изданные «там», первые настоящие джинсы, американские сигареты. Учился Дима в английской спецшколе номер двадцать, что во Вспольном переулке, а там у каждого второго папа или мама занимали достаточно высокое положение в обществе. Было с кем контачить по обмену опытом и товаром. Но годам к пятнадцати мелочевка, которой занимались одноклассники, сделалась ему окончательно неинтересной, и юный Линевич нашел выход на вполне серьезных фарцовщиков. К десятому, выпускному классу школы через его руки уже проходил товар на суммы в тысячи рублей (или долларов — по тем временам это было практически одно и то же) — ежемесячно! Это было по-взрослому. Очень по-взрослому. Однако пора было подумать об официальном начале взрослой жизни.
Он хорошо знал к тому моменту, как можно грамотно закосить от армии, устроившись на работу в какую-нибудь тихую конторку типа «мосгорглавснабсбытпатрон», куда и приходить-то нужно не каждый день, зато считаешься военнообязанным и год за годом прибавляешь себе звания, занимаясь, по сути, все тем же бизнесом. Был у него такой вариант. И, тем не менее, Дима собирался поступать в институт, точнее даже в университет. На юридический. Обогнав время, Линевич сумел увидеть, что это самая престижная и перспективная специальность. Отец, пользуясь своими связями, предлагал сыну атаковать МГИМО, но Дима цинично ответил:
— Я, конечно, понимаю, па, что мотаясь по загранкам, ты, как все советские люди, постукиваешь на своих сотрудников в родную контору, а может, и являешься её официальным осведомителем, но неужели тебе хочется видеть своего сына штатным офицером КГБ?
Папа обалдел от такой наглости, а главное от такой эрудированности сына, и не стал настаивать на своем. Дима поступил на юрфак. Учился очень серьезно. Советские законы изучил досконально. С римским правом тоже не поленился разобраться, ну и все остальное, что полагалось, знал на зубок. Он был отличником, его любили профессора и доценты, а в свободное от учебы время Дима занимался все той же фарцой, и к середине пятого курса — уже в особо крупных размерах. Это не художественный образ — это строка из
Кого-то вокруг Димы периодически сажали, но его словно сама судьба оберегала от несчастий. А может, это был талант? Особый талант уходить от ответственности за чужой счет. Линевич закончил университет с красным дипломом, распределился в адвокатуру, но поработать толком не успел. Главный его партнер по бизнесу Костик Жилин по кличке Жила неожиданно загремел под фанфары. ОБХСС провел в тот год одну из своих самых масштабных операций, под суд попали десятки цеховиков и подпольных торговцев, но между информацией, поступившей из надежных источников и полным крахом, то есть арестом, обыском и конфискацией имущества — возник интервал в два-три дня. Жила решил использовать представившийся шанс. Он срочно вызвал к себе Линевича — парень представлялся ему наиболее перспективным и толковым — и сказал:
— Линь, тебе нужно срочно рвать нитку. Главное сейчас — спасти бабки, бабульки спасти — вот главное! Ты должен это сделать. У меня на границе Армении с Турцией есть окно. Оно действует только двое суток, но я сам не смогу им воспользоваться. Не спрашивай, почему.
Понятно, уркагану Косте Жилину было там не пройти, скорее всего, он и до Армении не сумел бы добраться, ведь он уже во всесоюзный розыск объявлен, а не засвеченного у мусоров мальчишку, купленные погранцы пропустят, и в чемодан не заглянут, если, как и договаривались, одну пачку их начальнику кинуть…
И вот ещё достаточно юному Линевичу предлагалось в одночасье сломать всю свою жизнь. Но это было так романтично! Что он терял здесь? Родителей, взаимопонимание с которыми утратил окончательно? Девушку с филфака, которую окучивал уже полгода и все безрезультатно? Сорокалетнюю Наташку из коммуналки одногруппника, с которой познакомился по случаю и теперь трахался регулярно? (Это было интересно, вкусно, но как-то уж слишком пошло!) Сестрицу младшую, год назад поступившую-таки именно в МГИМО и сделавшуюся профессиональной шлюхой для своих гэбэшных ухажеров? Ну, что еще? Комсомольские собрания, очереди за водкой, походы в кино и театр, бесконечные пьянки на цековских дачах, переходящие в неловкие группешники?.. Надоело все! А по ту сторону была вожделенная заграница. Свободный мир.
Ему понадобилось на раздумье семь минут. С половиной. Он засекал по часам и запомнил эту цифру на всю жизнь. Дальше были очень серьезные инструкции и много всяких страхов. По-турецки, он не понимал ни слова, но к счастью вполне свободно говорил по-английски и довольно сносно по-немецки, которым занимался дополнительно с преподавателем. Немецкий он любил больше английского, слышал музыку этого языка, увлекался поэзией немецких романтиков в оригинале… Вряд ли это все понадобится в дикой восточной стране, думал он, хотя, как выяснилось, турки тоже больше любили немецкий и вообще оказались не такими уж и дикими.
Но вышло так, что в Турции ему понадобилось нечто совсем другое. Чтобы спасти хотя бы часть денег — а в чемодане было пять миллионов долларов наличными — понадобился тяжелый страшный «вальтер» чуть ли не образца 43-го года, из которого Димка, ни минуты не сомневаясь, застрелил, какого-то наглеца, заявившего свои ничем не обоснованные права на привезенный из заграницы ценный груз. Линевича сразу зауважали. За быстроту реакции, за жестокость, за немецкий язык. А ещё — за интеллект. Люди, крутившие подобными деньгами, умели ценить и мозги.