Охота на гиену
Шрифт:
Иван Семенович тоже был немногословен. Тетя Поля принесла ему ключ в полдевятого, он поужинал под «Санта-Барбару», после десяти вышел на улицу, осмотрел все двери снаружи, замки были в порядке, а на окнах первого этажа у них решетки, так что на них смотреть. Потом в одиннадцать завхоз посмотрел «Вести» и лег спать, и спал до полвосьмого утра и никакого шума ночью не слышал.
Вызвали Аллу Константиновну, как последнего человека, не считая тети Поли, который видел директрису живой. Опер задал ей кучу вопросов: а не была ли потерпевшая в тот вечер чем-то расстроенной, а не ждала ли она кого-нибудь, когда осталась
Приехала специальная машина, директрису увезли. Потом собрались и милиционеры, эксперт забрал с собой и нож, и розу, и осколки графина. Кабинет директора велели закрыть и ничего там не трогать, маленький директрисин сейф опечатали. Распростившись с милицией, Алла заглянула в раздевалку в тети-Полин закуток. Тетя Поля с завхозом Иваном Семеновичем пили чай.
На тарелке лежали пирожки с капустой и печенье.
— Садитесь с нами,. Алла Константиновна.
— Ох, не знаю, мутит что-то, кусок в горло не идет. И как вы все так спокойно воспринимаете?
— Что ж теперь, ни пить, ни есть? Организм свое требует, и к тому же, — тетя Поля понизила голос, — ты скажи честно: неужели так сильно расстроилась?
Алла прислушалась к себе и с некоторым стыдом поняла, что совершенно не расстроилась.
Сотрудник отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями городского УВД Сергей Гусев пришел домой под вечер. Поднимаясь по лестнице — лифт не работал, — он вспомнил, что дома у него теперь никого, а он забыл купить хлеба, и с остальными продуктами у него напряженка, так что ужинать нечем. Он посмотрел на часы: вполне приличное время, пол-одиннадцатого, и позвонил в соседнюю квартиру.
— Кто там? — раздался женский голос.
— Это я, тетя Надя, Сергей.
Дверь открылась сразу же.
— Заходи, опять небось голодный…
— Да неудобно, теть Надя, Сан Саныча беспокоить, мне бы хлебца взаймы.
— Заходи, нет его пока, сегодня до одиннадцати у него лекции. Заходи, поешь хоть один раз в день нормально.
Сергей шагнул в квартиру к соседке, с которой знаком был уже лет пятнадцать, с тех пор как въехала к ним в дом по обмену молодая женщина с девочкой. Мать с тетей Надей подружилась сразу же, наверное, много общего у них было: обе разведенные, остались с детьми, А он на тети-Надину дочку, эту кнопку с косичками, сначала и внимания не обратил, разница у них была в шесть лет, а потом как-то встретил на лестнице шестилетнюю Алену с расквашенным носом, всю зареванную, стало жалко ее ужасно.
Малолетних Алениных обидчиков он нашел и научил уму-разуму, и с тех пор стал Алену опекать. Потом прошло время, он вырос, в армию ушел, и письма ему писали все втроем: мать, Алена и тетя Надя. Когда он вернулся, учиться пошел, новые друзья, девушки, потом женился, и все закрутилось.
Алена в это время потихоньку выросла и как-то сразу выскочила замуж, а он даже на свадьбе не был, в командировке несколько месяцев проболтался. Он тогда все время в командировки ездил, чтобы дома не видеть, как мать с женой ссорятся. Мать Нинку сразу невзлюбила. Сначала-то не показывала этого, старалась ладить ради него, а потом пошли у них раздоры. Нинка, конечно, виновата, лишний раз не промолчит. Мать ему как-то сказала: ты для нее, для Нинки, перевалочный
А мать после того скандала как-то поскучнела, все молчит, а потом вдруг собралась отдыхать в деревню, сказала, к подруге школьной. Поехала, да там и осталась жить, оказалась, что не подруга это, а старый друг ее, давно они не виделись, а встретились случайно. Только один раз потом мать приехала, вещи забрала и сказала, что они там в сельсовете расписались. Уже несколько лет так живут, мать в тамошнюю школу устроилась математику преподавать, ее с руками оторвали — еще бы, заслуженная учительница! Теперь по утрам школьный автобус прямо возле их дома останавливается, и директор то дров привезет, то еще чего-нибудь. Очень мать там уважают, а пока она работает, муж по хозяйству управляется.
Недавно мать звонила, наверное, тетя Надя написала про их с Нинкой развод, он, Сергей, ее спрашивает, как, мол, живете, а она сразу: вам бы так жить!
Пока он так раздумывал и мыл руки, Надежда поставила на стол в кухне тарелку с мясом и тушеными овощами, положила салат, отрезала хлеба. Сергей ел, поглядывая по сторонам.
— Что так смотришь, кухню мы отремонтировали и занавески новые.
— А, то-то я смотрю, светлее как-то стало.
Убрав пустую тарелку, она налила ему стакан крепкого чаю с лимоном и отрезала здоровенный кусок домашней ватрушки. Пока он не спеша пил чай, она сидела напротив, собираясь с духом, потом решилась:
— Что, с Нинкой-то вы разъехались?
— Да, она на развод подавать будет.
— А Максимка где?
— Пока у тещи находится, — отвернулся Сергей.
— Видела Нинку тут третьего дня, за вещами она приезжала.
— Одна приезжала? — встрепенулся Сергей.
— А ты будто не знаешь, что не одна.
Был с ней какой-то хмырь на иномарке.
— На «тойоте»? Хмырь-то был на «тойоте»?
— А по мне хоть на «мерседесе», я их не различаю!
— Ну ты, тетя Надя, даешь, «тойоту» от «мерседеса» отличить не можешь.
— Да зачем мне это? Ты лучше вот что скажи, у вас там опять аврал, что ты домой через два дня на третий приходишь?
— Да у нас все время аврал, сама знаешь, как сейчас с преступностью.
— Новое дело, что ли?
Сергей замялся.
— Теть Надя, знаешь ведь, что не положено.
— И ты меня знаешь, — рассердилась Надежда, — разве я когда-нибудь трепалась?
Расскажи уж, даром, что ли, кормлю тебя.
— Очень ты криминалом интересуешься, лучше бы телевизор смотрела.
— В жизни интереснее. Так что за новое дело?
— Можно сказать, что новое, это кроме всех старых. — Он покрутил головой. — Убили директора школы, прямо в ее кабинете. Утром нянечка вошла в кабинет, а она там лежит ножом зарезанная, и на ней роза красная и записка «С днем рождения!».
— А что, у нее действительно день рождения был?
— Вот именно, как раз в этот день, это кто-то ее так поздравить решил. А кабинет был снаружи заперт, с замком все чисто, никто никого подозрительного не видел, нянька клянется, что из дверей вечером никто не выходил, а на саму няньку думать смешно — это старушка, божий одуванчик.