Охота на гиену
Шрифт:
— Точно, я припоминаю: ей два года назад юбилей отмечали, пятьдесят лет, примерно в это время.
— Н-да, оригинально кто-то тетенек с днем рождения поздравляет. Ну-ка, тетя Надя, расскажи мне об этой Сталине.
— Откровенно говоря, порядочная зараза была. Она в нашем институте лет двадцать пять проработала. Характер у нее всегда был скверный, а в последнее время и совсем испортился. Все неприятности у нее пошли от перестройки. Коммунистов-то развенчали, а она в них свято верила.
— Неужели не притворялась?
— Вот, представь
Потом сын сообщил. Сын тоже у нас работает, хотел в другое место устроиться, мать ему не позволила. Он какой-то странный, двадцать три года уже, а все маму слушается.
— А в садоводстве говорили, что ругались они часто.
— Ругались, а с кем она не ругалась? Она с мужем давно развелась, дети маленькие были. Осталась с детьми одна. А когда подросли они, то она нового мужа себе нашла.
Я его не знала, но рассказывали, что серьезный был человек, хозяйственный. Построил ей дачу своими руками, квартиру обиходил.
Дочка замуж вышла, Сталине зять не понравился. Стали они с зятем ругаться, ушли молодые к тем родителям жить. Стало спокойно, просторно в квартире четырехкомнатной, а Сталина уже в раж вошла, остановиться не может, начала она с мужем ссориться.
— Чего ей от всех надо было?
— Не знаю, такой уж характер. В общем, выжила она мужа, уехал он куда-то в деревню.
— Правильно, и Стебельков из Мамино то же самое говорил.
— Ну потом там опять стали с зятем разборки, а в последнее время все с сыном ссорятся. У сына девушка, а Сталина против.
— В понедельник пойду к ней домой, с родственниками поговорю, с соседями. На мужа в Новгородскую область запрос уже послал. Вот и с директрисой непонятно.
В школе ее не больно-то любили, но из-за этого же не убивают? А дома говорят, что Тамара-Алексеевна золотой человек была, всю себя отдавала детям. Прямо хоть в рамочку вставляй!
Надежда встрепенулась:
— Как ты сказал? Тамара Алексеевна?
А живет она где?
— На Петроградской.
— Улица Рентгена, дом двадцать восемь?
— Точно, а что?
— Слушай. А я ведь ее, кажется, тоже знала. Тамара Алексеевна Калмыкова?
— Нет, Стаднюк.
— Ну да, это у нее по мужу фамилия.
— Да нет у нее никакого мужа!
— Сейчас нет, а раньше был, это давно было и недолго. Зачем она его фамилию оставила? Ну ее дело. А я с ее сестрой, с Лерой, в одном классе училась. А Тамара нас старше была лет на пять, она активисткой была, сначала пионерской, потом комсомольской, нас в пионеры принимала.
— И давно ты с сестрами виделась?
— С Тамарой, считай, с окончания школы не встречались,
— А сколько же лет поклоннику?
— Да уж не меньше чем Тамариной матери, а ей семьдесят точно есть. Тамаре сколько было?
— Сейчас посмотрю. Так с какого она года? Вот, получается, что ей исполнилось бы пятьдесят два, как и вашей Сталине.
— Ох, Сережа, не нравятся мне эти совпадения!
Елизавета Васильевна Калмыкова, мать невинно убиенной директрисы школы номер 518 Тамары Алексеевны, присела на диван и задумалась. В соседней комнате звенели посудой. Поминки были долгими и многолюдными, было много народу: из школы, из РОНО, даже из министерства прислали телеграмму. Потом остались одни родственники, сидели долго. Елизавета Васильевна устала — сначала утром отстояли молебен (это она настояла на церковном отпевании), потом — на кладбище, потом — долгие поминки… Семьдесят два года — не шутка!
Она откинула еще красивую, тщательно причесанную голову на спинку дивана. Черное с глухим воротом платье очень шло к серебристым волосам. Рядом с ней сидел ее старинный знакомый Константин Эдуардович. Елизавета Васильевна вздохнула и преклонила усталую голову ему на плечо.
— Тебе нехорошо, Лизанька? — сразу же отреагировал он.
— Нет, милый, просто утомилась. Такой тяжелый длинный день!
Он успокаивающе погладил ее по руке.
В такой позе их и застала вошедшая в комнату младшая дочь Елизаветы Васильевны Лера. Увидев пожилую пару, она нахмурилась, потом сказала звенящим голосом:
— Константин Эдуардович, муж сейчас на машине всех развозит, может и вас захватить. А я сегодня здесь останусь.
Старик вопросительно посмотрел на Елизавету Васильевну. Она еле заметно кивнула, тогда он поднялся, церемонно поцеловал ей руку, вежливо попрощался с Лерой и пошел к выходу — очень высокий, худой старик, с не по возрасту прямой спиной.
— Мама, мне нужно с тобой поговорить! — сердито окликнула Лера.
— Сейчас! — встрепенулась мать. — Я Константина Эдуардовича провожу. — Она тоже поспешила к выходу.
Двери закрылись, в квартире наступила тишина. На кухне был относительный порядок — вымытая посуда составлена на столе и прикрыта полотенцем, пол подметен.
В комнате Тамары длинный стол был еще не разобран, но это успеется и завтра. Елизавета Васильевна вошла в свою комнату и вопросительно взглянула на дочь:
— Так в чем дело?
— Мама, — Лера в волнении ходила по комнате, — я должна тебе сказать, что твое поведение меня изумляет, а многие вообще посчитали его неприличным!