Охота на красавиц
Шрифт:
А вот Максим, наверное, знает о ней все. Иначе он бы не…
– А, вот ты где! – раздался оживленный голос. – А я тебя потерял. Кира, ты что?.. Ну, чао, ребята, не поминайте лихом! – Это адресовалось уже кому-то другому. – Ладно, ладно, на моем месте каждый советский человек поступил бы так же! Все, езжайте, я по-быстрому переоденусь, а то меня в этом мокром лихоманка прохватит.
Стукнула крышка багажника, – очевидно, Максим доставал чемодан. Потом опять. Потом – дверца: Максим заглянул в машину.
– Кира, ты спишь? – раздался его шепот.
Она не шелохнулась. Только когда ощутила его руку на своем плече, невольно вздрогнула – и снова замерла, изо всех сил стискивая пальцы.
– Кира, Кира, – он потянул ее за плечо, – да что с тобой?
Кира напряглась всем телом, упираясь, но руки у него были слишком сильные: хватило одного рывка, чтобы заставить ее повернуться и сесть.
Кира открыла глаза, но тотчас вновь зажмурилась и отвернулась. Однако продолжала видеть его встревоженный взгляд, побледневшее лицо, бело-голубую джинсовую рубашку, распахнутую на гладкой загорелой груди. Она даже успела увидеть, что он без брюк, и теперь перед закрытыми глазами маячили эти узкие бедра, туго обтянутые мокрыми плавками.
– Да что ты отворачиваешься? – яростным шепотом спросил он. – Ничего не понимаю! Скажи хоть что-нибудь!
Губы запрыгали так, что Кира вынуждена была прижать их ладонью.
О нет, говорить нельзя. Потому что сейчас она способна промолвить лишь три слова… Но лучше умереть, чем произнести их. Лучше умереть, чем признаться в этом даже себе! Но что толку цепляться за обломки гордости? Она сбита с ног, обессилена, обезоружена своим страшным открытием… да, куда страшнее всех Кириных приключений оказалось вдруг обнаружить это!
Зачем, почему, как это случилось? А как случалось со времен сотворения мира? Не спрашивая разрешения. Наплевав на все заветы и принципы, ограждающие душу надежным частоколом, враз растопив лед, заботливо намороженный в сердце.
Когда?! Да, наверное, сразу. С первого взгляда. Только причину своей маеты Кира поняла поздно. Когда увидела, как он, обливая себя бензином, кричит о безнадежно исчезнувшем счастье. Когда поняла, что не существует для него. Что у него есть другая… а у нее, у Киры, – только он. Он один.
Чужой муж.
– Кира! Да Кира же! – Он тряс ее изо всех сил, так, что голова с зажмуренными глазами и мучительно стиснутым ртом моталась из стороны в сторону. – Я напугал тебя, что ли? Это ты из-за меня? Да?!.
Резко прижал ее к себе, обхватил что было сил, забормотал:
– Да ты что? Да это ерунда. Надо же было что-то делать, ну я и… сам не помню, чего я ему кричал. Я-то думал, человек погибает, а он просто идиот. Я, значит, тоже идиот. Ну, успокойся. Ну, прости меня, дурака такого! – Он еще крепче стиснул объятия: – Ну я же не знал, что ты… что тебя это…
Он резко перевел дыхание – и умолк, прижавшись щекой к Кириной щеке, ничего больше не говоря, только легонько коснувшись ее лица краешком губ. И этого оказалось более чем достаточно…
Все силы кончились, все оковы рухнули. Вцепившись в Максима, Кира самозабвенно рыдала, уткнувшись в его грудь и только иногда начиная лихорадочно гладить его плечи и спину, чтобы убедиться, что он здесь, никуда не делся… никуда от нее не денется. Никогда…
Он что-то быстро шептал, уткнувшись губами ей в висок, но сквозь грохот крови в ушах и свои безудержные всхлипывания она не могла различить ни звука. Потом вдруг Кира поняла, что ничего он не шепчет, а просто целует ее. Губы Максима ласкали ее волосы, лоб, плачущие глаза, мокрые щеки… нашли рот – и припали к нему в отнимающем дыхание, слепящем поцелуе.
– Я тебя люблю, – выдохнула она в эти горячие губы.
– Да… да…
Руки его сильно сжали ей плечи, потом стиснули грудь. Потом Кира услышала треск рвущейся материи – и в ту же минуту ощутила прикосновение его гладкой, горячей кожи к своей обнажившейся груди. А бедра его под мокрыми плавками оказались холодными, и Кира грела, грела их всем жаром своего пылающего тела, пока дыхание ее вдруг не пресеклось, с губ не сорвался стон, не распахнулись изумленно глаза – и тут же медленно закрылись, не в силах выдержать засиявшего взгляда Максима.
Ее разбудил звонок, и Кира машинально закинула руку за голову, где на ночном столике стояли и телефон, и будильник, не в силах спросонок понять, что именно звенит. И вздрогнула, услышав приглушенный голос:
– Cлушаю.
Это голос Максима!
Кира открыла глаза и обнаружила себя лежащей на заднем сиденье «Москвича». Безумная сцена ожила в памяти, и Кира похолодела, решив, что все это ей только приснилось. Но тотчас обнаружила на полу обрывки своей маечки. В ногах была небрежно брошена скомканная юбка, лишившаяся пояса, а одета Кира оказалась в приснопамятный мини-сарафанчик.
Значит, она уснула, как умерла, а Максим ее облачил в единственную оставшуюся целой одежду. И про трусики не забыл. Какая целомудренность, с ума сойти!..
Кира уткнулась в измятый, слегка пахнущий бензином чехол сиденья.
Значит, это все ей не приснилось. Это случилось! И именно в автомобиле. На обочине шоссе, по которому то и дело пролетали другие автомобили. И, возможно, пассажиры могли, приглядевшись, увидеть, что творится на заднем сиденье неказистого «Москвича»…
Странно – она и не подумала об этом раньше! А что изменилось, если бы, например, подумала? Или даже увидела чьи-то любопытные физиономии, заглядывающие в приоткрытое окошко? В тот миг она ни о чем не думала, кроме… кроме того, что было.
Что было!..
– Да я это, я! – сердито зашептал Максим, и Кира оторвалась от сладостных воспоминаний. – Не могу громче. Не мо-гу гром-че! Не один. Ну а кто еще? Kончай трепаться, Василий Иваныч, говори, как там дела? Так… понял. В двадцать три тридцать, как штык. Постараюсь. Понял. Скорее всего она. Где?! В районе Арзамаса?! На помеле прилетела, что ли? Ой, не пыхти. Ну, привет. До связи!
Зажурчала, зашипела радионастройка – и вдруг полились чудные, неземные звуки танго «Маленький цветок». Кира лежала, затаив дыхание. Ее любимая мелодия… Как странно! В такой момент…