Охота на льва
Шрифт:
Естественно, чернь носила нового императора на руках. А вот приличные люди подобного восторга не испытывали. Как вообще можно допустить, чтобы какая-то прачка или крестьянка была равна в правах с княгиней? Глупости! Приход амьенских войск казался лучшим людям Аальхарна идеальным выходом из безумной ситуации: сумасбродного выскочку свергнут – и все будет по-прежнему. Однако ничтожному быдлу, как оказалось, теперь было что терять, и война, которая должна была решиться малой кровью, растянулась на много лет, вывернув наизнанку привычный быт и лишив всех надежды даже на частичное восстановление нормального хода вещей.
Брат Хелы скрепя сердце присягнул на верность новому владыке и изрядно отличился на военном поприще.
Конечно, кое-какие привилегии у дворянства все еще оставались. Например, посещение государственных праздников. Ежегодный императорский бал раз в год давал Хеле возможность нарядиться в дорогое платье и надеть еще не распроданные драгоценности. Ах, как она танцевала! Словно в старые времена, когда отец задавал роскошные балы в их милом доме, и Хела скользила по паркету, едва касаясь его носками изящных туфель. В кавалерах у нее недостатка не было – и дворяне, и важные господа из так называемых новых аальхарнцев считали за честь пригласить ее на тур танца. Легкая, изящная, какая-то неземная, Хела казалась небожительницей: поклонники засыпали ее подарками и письмами, но сама она не желала отдавать ни руку, ни сердце – никому из них.
Однажды на балу ее представили Торну. Хела никак не выказала своей ненависти и сделала реверанс с таким изяществом, которое скорее подошло бы воздушной фее, а не живому человеку.
– Ваше величество, – промолвила она, опустив взгляд долу, – я искренне счастлива видеть вас.
– Моя госпожа, – донеслось до нее, – наше знакомство – честь для меня.
Потом колонки светской хроники всех газет сообщали, что давно не приходилось видеть столь изящную пару: танец его величества и госпожи Струк покорил всех легкостью, красотой и непринужденностью движений и истинным достоинством. А Хела, вернувшись домой, вдруг поняла, почему нынешний владыка Аальхарна пользуется такой любовью: его внутренняя сила и обаяние власти делали его неуязвимым, и сочетание этих качеств покоряло и полностью подчиняло волю. Даже если бы она, Хела, решилась зарезать его на балу – а такие мысли не раз приходили ей в голову – у нее ничего не вышло бы – и нож выпал бы из внезапно ослабевшей руки.
У Мариты Стерх, единственной подруги Хелы, покушение все-таки получилось. Утром в день бала, когда Хела готовилась к танцам, Марита пришла к ней и сказала:
– Хела, вчера я стреляла в императора.
И, разрыдавшись, она упала в кресло.
К чести Хелы следует сказать, что в сложных ситуациях она не теряла самообладания и теперь сперва напоила подругу успокаивающим отваром прянты, а затем, когда Марита пришла в себя и смогла говорить без слез, спросила с нескрываемой надеждой:
– Он мертв?
– Нет, – горько ответила Марита. – Я плюнула в него отравленной стрелой, но он смог добраться до своих лекарств. Он выжил, Хела, выжил!
– Тебе удалось сбежать? Тебя преследуют? – Только сейчас Хела поняла, что ее могут забрать в пыточные, как сообщницу государевой преступницы.
Однако Марита отрицательно покачала головой:
– Он отпустил меня. Хела, я сама в это не верю, но он дал мне уйти. И еще сказал,
– Мерзавец! – только и смогла выдохнуть Хела.
Марита кивнула и снова залилась слезами.
А теперь она была мертва.
Читая в газетах отчеты об охранном расследовании и панегирики следователю Кричу, Хела не верила ни единому слову. Ее подругу жестоко убили, выставили виновным какого-то мелкого жулика, что числился на примете у охранцев, и думать забыли, что Марита Стерх вообще существовала на свете. Но откуда же подобное зверство, рассуждала Хела, регистрируя новые книги. Почему сперва Мариту отпустили с миром, а потом погубили? Неужели Торн и его прислужники тут на самом деле ни при чем, и этот отъявленный негодяй действительно проявил душевное благородство? Хела криво усмехалась. Будь она этим властным подонком с тяжелым сиреневым взглядом, то каковы были бы шансы Мариты уйти живой? Нулевые, и даже меньше, чем нулевые. Пусть даже Торн не убивал несчастную Мариту собственноручно, он все равно причастен к этому.
Оставались сущие мелочи – доказать его вину.
Глава 4
Как ловят птиц
Кембери сидел на балконе амьенского посольства и размышлял о том, как ловят птиц.
Одна такая птица, бело-голубая, с неторопливым достоинством проплывала над ним: пассажиры императорского дирижабля «Круг Заступника» следовали из столицы к югу. Потрясающее все-таки зрелище! Огромная туша дирижабля казалась не венцом технического прогресса, а живым существом, выведенным в лаборатории, – очень уж важно и размеренно плыла она по небу. Вечером его пассажиры уже будут на юге, у теплого моря.
В Амье дирижаблей не было. Когда Владко Пышный, обласканный императором, корпел над своими чертежами, на родине Кембери таких вот изобретателей тащили на костер по обвинению в ереси. Умница все-таки государь Торн, великий умница. Летательный аппарат, чтобы бороздить небо, – ну и Заступник с ним, что ересь: главное – это его практическое применение. Не надо притягивать вечную битву добра и зла к делам повседневным, Заступник и Змеедушец ежечасно сражаются в иной плоскости. И теперь дирижабль служит для ускорения и оптимизации перевозок, а Амье отстает от Аальхарна в техническом развитии на двадцать лет, и это еще скромно признаваемый минимум. Своих инженеров, уровня Пышного и Амзузы, в стране нет. И хотя владыка Хилери недавно открыл несколько академиумов, это не сократит разрыв в знаниях, во всяком случае не сразу. Людей ведь надо обучить с нуля и направить их работу в нужное русло, а в это время ученые Аальхарна тоже не в носу будут ковырять.
Дирижабль двигался к югу, а Кембери размышлял о том, как ловят птиц – огромных таких птиц белоголубого окраса. Пожалуй, Хилери прав: начнем с простого копирования технологий, а там и свои специалисты вырастут – иначе Амье, прежде великая держава, будет вынуждена вечно следовать в кильватере прогрессивного Аальхарна.
Итак, что ему нужно? Завербовать Пышного и заставить работать на Амье не получится. Деньгами ученого не подкупить. Поймать его на неких возможных грехах тоже не выйдет – все его грехи, и прошлые, и будущие, заранее списаны императором. В каких-нибудь сулифатах жену и детей Пышного, не обинуясь, похитили бы – и тогда ученый стал бы оперативно ковать орудие возмездия; да только мы не в сулифатах, и Шани Торн собственноручно свернет голову тому, кто хоть взглядом обидит любимого ученого страны или его чад и домочадцев. Работать за идею? Пышный так и делает, по большому счету.