Охота на миллиардера
Шрифт:
— Лучше замыть!
— Да, надо пойти в дом и замыть!
Олигарх в конце стола, почему-то, щурится, жевать начинает медленнее, а следить за происходящим внимательнее. Я встаю. Отчаянно пытаясь понять, чем выводят пятна от вина. Один из Акиньшиных берет меня под руку и ведёт в дом. Его грузное тело движется необычно быстро для такой массы.
— Мы поможем!
— Да, мы поможем!
— Это не проблема!
— Это совершенно точно никакая не проблема!
Я иду в туалет на первом этаже. Но хозяева меня разворачивают, почему-то настаивая на том, что замыть пятно лучше на втором.
И в этот момент свет перегораживает тучное тело одного из Акиншиных. Я оборачиваюсь, он странно улыбается, думаю, что отстирать все равно не удастся, пытаюсь пройти. Но обойти невозможно, Акиншин слишком огромный, своим широким телом он перекрыл весь проход.
Я стою в центре ванной, а с другой стороны, за моей спиной, возникает второй Акиншин. И назад не могу и веред некуда. Эти добродушные толстяки меня пугают. Что это вообще все значит?
Неожиданно, тот Акиншин, что позади, начинает поглаживать мои руки выше локтя, отводит их назад, а тот что впереди меня, сжимает талию.
— Верочка, Вы выглядите игривой!
— Да, такой затейницей!
— Что? — в желудке начинает тянуть, ноги становятся ватными от страха.
Ничего не понимаю. Сейчас меня держит не сильные руки, сводящие с ума, а противные липкие пальцы чужих мужиков, от которых пахнет едой и мятными леденцами. Мне кажется, что это не два ювелира зажали меня между своими грузными телами, а напал паук с четырьмя мохнатыми лапами. Они трогают мою шею, талию, живот, ноги и бедра, они повсюду. Меня тошнит от отвращения.
— Верочка, Вы чудесны тем, что не худая и не длинная.
— Да, мы не любим длинных, а на Вас вот мяско есть.
— А мясо полезно!
— Мясо — это белок!
— Из белка строятся клетки!
— Клетки — это наш организм!
Паучья лапа трогает мою промежность. Это отвратительно. Начинаю дрыгаться, выкручиваясь, но я словно чертова сосиска, зажатая между двух булок. Паук движется, выталкивая меня в спальню. Вот зачем им нужен был второй этаж, одна из «булок» делает мне ловкую подножку, и я лечу на кровать, грудью вперёд.
Богачи, олигархи, миллиардеры делают то, что им нравится. Их жизнь отличается от существования обычных людей, они играют чужими судьбами, их головы кружатся от вседозволенности. Ни один полицейский меня не послушает, и я никогда не смогу доказать, что меня изнасиловали. Я должна радоваться, что попала в их облитый роскошью дом! Я должна быть счастлива, что поела мяса из мраморной телятины и нюхнула роскоши.
Кричу, что есть силы, но никто мне не услышит. А если даже и услышит, то не поможет! Это их дом! Они сказочно богаты, а я сраная библиотекарша, бесправная, распластанная под громоздким телом миллионера.
Ужасающее, жуткое ощущение, меня вмяли в кровать, продавив своим телом в матрас до самых пружин.
— Мы любим делиться, Верочка!
— Да, мы любим делиться!
— Все пополам!
— И любовь пополам!
— Бутерброды такие вкусные!
— Да, они вкусные.
Один богач лежит на мне сверху, а
Глава 24
Я жмурюсь от тяжести и боли, не могу пошевелиться из-за навалившегося на мою спину тела. Глаза щиплет от слез. Мне душно и обидно от несправедливости, противно от чужих, врывающихся в мое личное пространство запахов. В момент, когда отчаянье достигает своего пика, когда в ушах из-за психоза начинает дико звенеть, а руки немеют от бесконечных попыток выкарабкаться, и когда кажется, что меня уже никто и ничто не спасёт, я слышу звук похожий на щелчок кнута. Последний раз я слышала нечто подобное в цирке. Еще щелчок, свист ветра и визг, не мой, чужой, напоминающий поросячий. Туша на мне вскрикивает, с грохотом скатываясь с кровати.
— Так не пойдет! — возмущается тот, что все еще на постели, и тычет мне в лицо своим вялым маленьким членом.
— Так определенно не пойдет! — визжит с пола второй.
А я, вместо того, чтобы вскочить и бежать отсюда подальше, плачу, вцепившись зубами в чужую, стального цвета простынь. Щелчки продолжаются, разрывая клочьями воздух. Гонимые паникой, толстяки собирают свою одежду и истерично мечутся по комнате, сталкиваясь друг с другом.
— Руслан, ты не прав!
— Руслан, наш договор больше не в силе.
— Никакого договора, Руслан!
— Пошли вон! — шипит до боли знакомый голос.
— Ты у нас дома, Руслан!
— Да, дом наш, а ты гость!
— Ты сдурел, Руслан?
— Ты определенно точно сдурел!
Руслан?! Я знаю только одного Руслана, и он скорее сдохнет, чем придет ко мне на помощь. Или я совсем не разбираюсь в людях? Резко вытираю слезы и оборачиваюсь. И все что было черным, вдруг становится белым.
Голый по пояс, одетый лишь в черные дорогие брюки, Полянский наматывает на руку длинный кожаный ремень, потом разматывает и хлещет им жирные туши моих насильников. Сильные удары летят один за другим. Он не бросается на них в рукопашную, не царское это дело руки марать. Олигарх загоняет извращенцев, как гонят загулявшийся непослушный скот на пастбище. Я настолько впечатлена увиденным, что дышу через раз и, кажется, даже мое сердце на секунду останавливается. Ремень оставляет широкие красные полосы на спинах Акиншиных. Отмерев, начинаю смеяться, настолько жалко и беспомощно выглядят сейчас богачи.
— Верочка, ты дура что ли?
— Да, Верочка, заткнись, это не нормально! — жмется к прикроватной тумбочке туша побольше.
— На выход! — командует мне Полянский.
А я, глянув в черные, затянутые грозовыми тучами глаза, не смею ослушаться.
Разве можно сопротивляться приказам такого мужчины? Я сражена! И даже не тем фактам, что он спас меня, а что пришел сам, а не отправил своих ручных бизонов. Он знал, знал, знал… Он следил, поэтому так странно щурился. Полянский слишком умен и проницателен, его не проведешь, он словно вылеплен из другого теста.