Охота на монстра
Шрифт:
– Сколько?
– упрямо повторил Юрген, подняв веки. Пристально посмотрел на медика.
– День? Два? Неделю?!
Липински отвел глаза, смешался, не зная, как ответить. Он действительно боялся за своего пациента, физик почувствовал это.
– Что, больше?!
– теперь разволновался сам Юрген, и это мгновенно зафиксировали чуткие датчики приборов, подключенные к телу пациента.
– Сестра!
– чуть напряженно позвал Герхард, и Шлиман почувствовал, как что-то легонько «укусило» в вену на левой руке.
Потом женщина в белом халате слишком долго растирала ваткой место
– Так сколько?!
– повысил голос Юрген.
– Больше недели?! Сколько?! Чем закончился эксперимент на «Медузе»? Марк Айштейн пробил туннель в иное пространство?
– Эксперимент на «Медузе»?
– доктор не блефовал, Юрген чувствовал это.
Конечно, можно великолепно владеть мышцами лица, «сконструировать» изумление, непонимание, но физик поверил: врач не играет. Он действительно не знает, о чем идет речь.
– Снимите повязки!
– чуть не плача, попросил Шлиман. Теперь ему стало по-настоящему страшно.
– Снимите фиксирующие повязки! Они мешают повернуть голову! Я хочу… хочу посмотреть… посмотреть в окно!
– Зачем?
– в глазах Герхарда не было и тени насмешки, только жалость к пациенту - хорошо скрытая, но Юрген все равно ее чувствовал.
– Посмотреть… - попросил физик.
– На мир… Где я… Что там… Мне нужно… Понимаете?
– Не получится, - тяжело вздохнул человек в белом халате, нервно кусая губы.
Он словно колебался, не зная, как поступить.
– Не получится?
– тревожно спросил Юрген. Правое веко задергалось, от этого стало больно.
– Не получится что? Не получится посмотреть?!
– Не получится повернуть голову, - все-таки решился врач.
Липински понимал: раскрывая пациенту правду, он сильно рискует. Юрген Шлиман только-только пришел в сознание, новая смелая методика дала успех. Теперь надо не развивать его, стремительно и безоглядно, а просто закрепить достигнутое. Зафиксировать и удержать. А та правда, которую хотел узнать физик, могла причинить больше вреда, чем некорректное лечение. Стоило ли подвергать риску собственный успех? Только-только добиться результата и, не успев запротоколировать его, не продемонстрировав пациента коллегам и оппонентам, тут же погубить многолетний труд?! Собственными руками?!
– Доктор… - попросил Шлиман.
И в его глазах было столько муки, что Герхард не выдержал.
– У вас сильно атрофировались мышцы, - медленно, тщательно подбирая слова, заговорил врач.
– Конечно, все это время мы пытались стимулировать их с помощью микроразрядов, с помощью специально подготовленного ложа. Однако это не заменяет обычную двигательную активность, ведь очень трудно «проработать» качественно каждый узел… Итак, шейные мышцы неспособны держать голову. Если, например, я возьму вас за ногу, чуть выше колена, то нижняя часть конечности согнется под собственным весом, а вы почувствуете жуткую боль - спайки…
– Доктор… - Шлиман попытался облизать пересохшие губы, но не получилось, язык не смог дотянуться.
– Умоляю… Что произошло? Сколько я был без сознания? Неужто месяц?! Скажите правду! Мне нужно знать все! Поверьте, я сильный, очень сильный! Мне нужно знать правду! Чем закончился эксперимент
Врач молчал, чуть наклонив голову. Ему не надо было ничего говорить, Юрген сам чувствовал: эти имена совершенно незнакомы Липински.
– А Моника… - у физика перехватило дыхание.
– Моника Траутман тоже… тоже ни разу не приезжала?!
Врач отрицательно помотал головой.
– Никому не нужен… - Шлиман вынес себе приговор полушепотом.
Впрочем, удивляться не стоило. Если Марк Айштейн добился успеха, все тут же забыли про Юргена. Они там - на волне, на гребне успеха. Марк - лучший физик столетия, это факт. А Моника… Что ж, все понятно. Ведь он вчера застал девушку в комнате Януша, в постели…
Какой он друг, если поступил так? Хотя… Хотя чем Боку виноват в том, что Моника предпочла его? Раньше или позже, она должна была выбрать кого-то из них двоих, и сделала выбор не в пользу Юргена. Стоит ли ненавидеть всех? Это жизнь…
Только одно уточнение: Монику в постели друга он заметил не вчера. Кажется, он пролежал без сознания не сутки, не двое. Кажется, даже больше недели. Но, черт побери, он должен знать: сколько!
– Доктор!
– голос Юргена обрел твердость.
– Я должен знать правду, прямо сейчас! Говорите! Сколько я пролежал в этой палате без сознания?
Герхард поднялся со стула, заложил руки в карманы. Прошелся по палате, затем остановился возле койки пациента. По лицу было понятно: в голове Липински происходит мучительная борьба.
– Вы не лежали без сознания, Юрген, - тихо сказал он.
– Вы были в коме. Это хуже, гораздо хуже.
– Сколько?!
Голос - и не голос вовсе, натянутая струна, которая вот-вот лопнет.
– Три года.
– Три года?!
– Юрген хотел закричать, но сорвал связки и не смог откашляться, помешали спазмы.
Сработал какой-то хитрый аппарат, несколько раз «полоснувший» по груди и горлу электроразрядами. Пациент с трудом отдышался.
– Три года. Все это время вы лежали в нашей клинике. Сначала консилиум врачей, зафиксировав полное отсутствие мозговой деятельности, вынес вердикт: вернуть пациента к полноценной жизни невозможно. Кома четвертой степени, запредельная. Тогда я решил попробовать новую экспериментальную методику восстановления головного мозга, и эта схема принесла успех. Наш с вами успех, Юрген. Теперь вы - знаменитость. Первый человек, реабилитированный… можно сказать, возвращенный из небытия по уникальной технологии. Мы гордимся вами…
Юрген ничего не слышал, слова Герхарда проходили мимо сознания. Три года. Эксперимент на «Медузе» состоялся три года назад. За это время никто не навестил Юргена в клинике, не оставил ему записку или весточку. Нет, не оставил, иначе бы врач точно обмолвился об этом. Иначе он знал бы такие имена, как Марк Айштейн, Януш Боку, Моника Траутман. Он знал бы космическую станцию «Медуза» - станцию-лабораторию, открывшую человечеству Дверь в новый мир.
Ничего такого не случилось. Герхард ни о чем не слышал, не знает соратников Шлимана. Это значит, эксперимент на «Медузе» закончился провалом?! Три года назад…