Охота на Нострадамуса
Шрифт:
Дениел вскрикнул и сел на кровати, судорожно ощупывая налипшую на грудь футболку. Небольшую каморку привычно сотрясала вибрация, которую создавала несущаяся за окном электричка. Было темно. Часы показывали три минуты седьмого утра.
В дверь настойчиво барабанили. Вот черт! Должно быть, это Фарид… Вскочив с кровати, Дениел быстро сорвал с двери цепочку замка.
Пока он молча жевал недосоленную и быстро остывающую яичницу, отчего белок все больше напоминал резину, сидящий у окна Фарид, смакуя, курил тонкую женскую сигарету, изредка поглядывая на улицу. Комнатный воздух разбавил синтетический привкус ментола. Завтракая, Дениел с интересом разглядывал своего раннего гостя. Коротко стриженный, с характерным приплюснутым
– Хвоста не было?
– Какой хвост, – не оборачиваясь, искренне удивился араб. – Да мой костюм даст фору любому здешнему сутенеру. Расслабься, брат. Я здесь свой.
– Точно не хочешь? – Расправившись со своей порцией яичницы, Дениел вопросительно ткнул вилкой в сковородку, хотя гость не мог этого видеть, на которой еще оставалось немного глазуньи с помидором.
– Ешь, – не оборачиваясь, отмахнулся сигаретой Фарид и мельком посмотрел на запястье, где красовались золотые часы. – Только быстрее, Сарбук не любит ждать.
– Сарбук – это самый главный? – проголодавшегося Дениела не надо было уговаривать дважды, скинув остатки яичницы на тарелку, он наклонил сковороду, соскребая остатки шкварок. – Начальник?
– Брат.
– А ты в роли кого? Так, что ли, на побегушках? Курьер?
– Мы ни у кого не на побегушках. Мы семья. Ты вышел на него. Сарбук сказал привезти. Я с тобой. Так надежнее, – рублеными фразами отчеканил Фарид, снова затягиваясь.
– Ясно, – пробурчал Дениел и торопливо запил кусок яичницы чаем.
Почему-то невозмутимое поведение араба заставляло его нервничать. Он впервые общался с человеком такого сорта, и напряжение от предстоящей встречи с главарем, от которого зависел успешный исход операции, упорно выбивало из тела остатки спокойствия.
– Почему ты хочешь убить? – неожиданно поинтересовался Фарид, продолжавший сидеть у зашторенного окна, словно статуя.
– Кого? – оторвавшись от еды, не понял Дениел.
– Всех этих людей? Сарбук сказал, – араб сделал неопределенный жест рукой, и сигаретный дым расчертил в густом воздухе комнаты причудливую кривую линию. – Что они тебе?
– Они убили мою семью.
– Зачем мстить? Мертвым плевать на нашу месть, – пожал плечами Фарид, окружая себя клубами голубоватого дыма. – У них другая жизнь.
– Да, другая, – машинально повторил Дениел, вспомнив, как заметал следы. Как то же самое ему сказал Смит. Им все равно, но ему нет.
– Но вы же… убиваете, – резонно парировал он. – Мстите. Да и какая, в конце концов, разница, я же плачу.
– Мы не мстим. Мы воюем, – докурив, Фарид впервые обернулся и вопросительно показал Дениелу зажатый тремя пальцами окурок, выпуская сизый дым из мясистых ноздрей.
– Кидай в умывальник, – кивнув на раковину рядом с газовой плитой, Дениел допил остатки чая. – Все равно сваливаем.
– Как, говоришь, называется твоя контора?
– Чего?
– Организация, которую ты представляешь, – терпеливо повторил Фарид.
– «Красный восход», – выходя на него, Дениел выдал себя за сотрудника известной экстремистской организации, готовой спонсировать американских террористов.
– Арабы, турки?
– Ливийцы.
– Грозный народ.
– Каждому есть что защищать, – пожал плечами Дениел.
– Мы не мстим, – повторил араб, кинув окурок в немытую пластиковую чеплашку из-под китайского салата, наполовину заполненную мыльной водой, в пене которой виднелись кусочки моркови. – Мы отстаиваем веру и наши убеждения. Это наша война.
– Тогда у меня своя.
– Твоя, наша. Ты, я, – нетерпеливо отмахнулся Фарид, одергивая костюм. –
– Я же сказал, зови меня Боб, – засовывая в умывальник сковородку с чашкой, отозвался Дениел.
– Пф! Боб. Охренеть как оригинально. Не смеши меня, – Фарид снял очки и посмотрел на Дениела неподвижным взглядом расширенных зрачков мясника-наркомана, который рутинно каждый день рубит головы еще живым птицам. – С конспирацией у тебя явно проблемы, парень. Еще скажи, что внизу так же записался, а? А может, ты вообще коп? На службе у звездно-полосатой свободы полным-полно таких вот простаков, возомнивших себя капитанами Америки!
Верно. Регистрируясь на ночлег, Дениел не назвал настоящего имени суровой пожилой тетке с тяжелым, потерянным взглядом, смотревшей исподлобья поверх распечатанной на принтере надписи «ресепшн». Хотя кому какая разница, под каким именем ты переночуешь в дешевой комнатушке над борделем. С девчонкой или парнем. Один. С мешком денег или травы. Да к черту вопросы. Лишь бы деньги платил.
– Я не коп.
– Ну, тогда порядок, брат, мне сразу полегчало! – Фарид развел руки в деланом изумлении. – Боб, Роберт. Шмоберт. Да ты на себя в зеркало посмотри. На лице же написано – ни семьи, ни постоянной работы, ни жилья. А все Бобы сплошь «ботаники» и очкарики. Не-ет. Ты скорее Дэйв. Или Дуглас. Может, Даг…
Дениел вздрогнул, на мгновение перестав запихивать в лежащую на кровати сумку одежду, под которой был упакован бережно завернутый в полотенце планшетник.
– Нет у меня жены, – застегивая молнию, огрызнулся он. – Ни жены, ни семьи. Никого! Я сам по себе.
– И что? Пусть даже так, – не спорил Фарид. – Твоя жизнь только в твоих руках, и больше никого. Не позволяй ее отнимать у тебя.
– Это уже сделали.
– Ты боишься своего имени? Почему? – продолжал говорить араб, а Дениела не покидало неприятное чувство, что из него по кусочкам выбивают признание. – Им тебя наделил отец, когда тебя родила мать, дав жизнь и сделав человеком. Нас с детства уважают чтить родителей и память о них. Чтить семью. А вы вымираете вот здесь, – Фарид ткнул Дениела пальцем в грудь. – И поэтому вы слабые. В нас с тобой нет ничего плохого. Изначально мы не враги, хоть и принадлежим к разным обществам. Мы никто, так, плоть и мясо, частички этого мира. Со своими тараканами, грехами и амбициями. И в то же время мы – часть гармонии. Но вашей стране не нравится, когда кто-то не похож на нее. Вы на дух не переносите, когда не слушаются ваших надуманных и лживых принципов, которые вы так старательно пытаетесь навязать всему остальному миру, под маской могущества скрывая свою уязвимость. Вы не приемлете, когда кто-то не похож на вас. А сами гордитесь чем – вымышленной историей, построенной на лжи, да парой ядерных пукалок, которые готовы наставить на любого, кто, не дай бог, щелкнет по носу. Как дети в песочнице. Погрязли в порнухе и фаст-фудах, забыв вкус настоящей еды, а потом плачетесь, что в стране восемьдесят процентов населения жиртресты. Послушное, неуклюжее стадо, которым легко управлять.
– Я этого не говорил, – сказал Дениел. – И я не люблю фаст-фуды.
– А это и не нужно. Это у тебя в крови, – покачал головой Фарид. – Все американцы поражены этой болезнью с рождения. Вы передаете это по генокоду родителей, вместе с молоком матери. Вы везде и во всем должны всегда находиться первыми. Школа, работа, война. Никсону переклинило крышу, и вы дали миру Вьетнам. Вам показалось мало нефти, и вы вошли в Ирак. А затем смело убеждали народ в своей правоте, штампуя патриотические киношки. Громкие фразы и смерть под хруст попкорна! Ла-ла-ла! Вертолетики с силиконовыми героями летят в закат под глупую музычку. В задницу вранье! Вы сами пропагандируете массовое насилие, а потом удивляетесь, почему ребенок притащил в школу ствол и устроил кровавую баню. Я знаю, что такое смерть, голод и страх. Видел выгребные ямы, доверху наполненные телами расстрелянных детей. Знаю, на что способна вся эта шваль, гордо именующая себя солдатами и миротворцами. Но то, что задумал ты, это не просто чудовищно. Это предел.