Охота на оборотня
Шрифт:
— Да, — вздыхая, подтвердил Юрий, — у Марьевки. «Грибник», его почерк.
— Это плохо. Следов никаких?
— Почти что нет, так, отпечатки кроссовок, и то, может быть, это случайный след. Слушай, Михалыч! Ну-ка подскажи мне вот что. «Грибник» в этот раз позарился на золото. Взял цепочку с кулоном, перстень и сережки. Как думаешь, куда он все это понесет?
— Что-то на него это не похоже, — удивился Maзуров.
— Я тоже так думаю, но в остальном все, как и прежде. С точностью до мелочей, сомнений никаких.
— Если он отнесет золото к цыганам, то это дохлый номер. Там у Андрея есть завязки. Но попробуй
— Спасибо, Михалыч.
Не успел он положить трубку и притянуть к себе телефонный справочник, как снова раздался звонок. На этот раз звонил Колодников.
— Что там у тебя, Юра?
Уже по голосу майора лейтенант понял, что тот явно подшофе. Он поморщился, это было совсем некстати. Если в три часа дня Колодников уже пьян, то на этом он обычно уже не останавливался. Однодневные запои повторялись у него с периодичностью примерно одного раза в неделю. В таком состоянии работать Андрей был не способен, ему нужно было напиться вусмерть. Правда, на следующее утро он включался со зверским усердием и готов был трудиться хоть целые сутки, нещадно подгоняя при этом других.
Астафьев обрисовал картину последнего убийства, рассказал про золото.
Андрей понял все мгновенно.
— Хорошо, ты занимайся ломбардами, а я сейчас сгоняю к цыганам, пошукаю у них. Может, что и получится.
Положив трубку, Колодников посмотрел на своих собутыльников. Это был все тот же Виктор Демидов и совсем молодой участковый по фамилии Молчанов. Звали его Владимиром, крепкий, среднего роста, с курносым, простодушным лицом. Форма на нем была совсем новенькой, необмятой. Парень всего как два месяца вернулся из армии, женился и неделю назад устроился в милицию. Толком еще ничего не понял, участок знал плохо, и Демидов его как бы опекал. С участковыми в Кривове была большая напряженка, так что до этого Виктору приходилось курировать кроме своего и этот район, доставшийся теперь Молчанову. Сегодня состоялось крещение новичка, а проще — испытание его на умение пить водку.
— Ну вот, кто-то хотел к цыганам съездить. Его желание исполняется. Сейчас поедем к Ляле, — сказал Колодников.
Демидов засмеялся, обнажив желтоватые, прокуренные зубы.
— Да это же ты сейчас сидел талдычил, что к Ляле надо съездить, песен давно не слушал. Ты перебрал уже, что ли?
— С чего это? С двух пузырей на троих? Обижаешь! Поехали. Бери Володьку, введем его в курс дела. Только сначала заедем за «горючим».
Уже в машине, а сегодня они катались на демидовской «копейке», он ввел участковых в курс дела о новой жертве «грибника».
— А почему именно к этой Ляле? — спросил Молчанов.
— Она самый авторитетный человек в городе по части золота. Среди цыган, разумеется, — пояснил Андрей. — Твой будущий постоянный «клиент».
— Да, «рыжье» она любит, своего не упустит, — подтвердил Демидов.
— Кстати, несмотря ни на что, очень даже неплохая цыганская семья, — поднял палец Андрей, — посмотришь, Владимир, а потом сравнишь с другими.
К удивлению Молчанова, они поехали не в частный сектор, так называемый «цыганский поселок», а к самым новым в городе девятиэтажкам, голубым красавцам с квартирами улучшенной планировки.
Дверь на втором этаже им открыла невысокая, худенькая цыганка неопределенного возраста, в синем цветастом халате. Густые волосы ее были зачесаны назад и собраны в пышный «узел».
— О, какие к нам гости пожаловали! — сказала она, как показалось Молчанову, даже с радостью.
Гости же действовали с удивительной нахрапистостью. Демидов сразу же тормознул в прихожей рослого детину с чисто русским лицом и пролетарским обличьем.
— Ты кто такой? Что тут делаешь?
— Да сосед это наш, с третьего этажа, шофер, договаривались, чтобы он нас свозил в Железногорск, маме обследоваться в больнице надо! — зачастила на повышенных тонах цыганка.
Но Демидов уже заставил мужика повернуться лицом к стенке, поднять руки и начал тщательно шмонать его по карманам и обшлагам пиджака.
Колодников тоже не терялся, шустрым колобком он прокатился по квартире и уже все выяснил на предмет постоянных и пришлых обитателей.
Трехкомнатные апартаменты поразили новоиспеченного участкового не только своими габаритами и удобной планировкой, но и хорошей, даже с точки зрения обывателя, обстановкой и чистотой. Полы в комнатах застелены паласами, на стенах — ковры, в зале — современная стенка, а телевизор раза в два больше, чем дома у Владимира. Ничего в квартире не напоминало табор. Удивило еще и то, что обе лоджии оказались застекленными, изнутри обшиты вагонкой.
Главной в этой цыганской семье была старая, толстая цыганка, в накинутой цветастой шали, без единого седого волоса. Это и была знаменитая Ляля, к которой так стремился Колодников. Сам он в этот момент уединился в одной из комнат с худощавым, смуглым до африканской черноты цыганом в кепке-жириновке.
Одет был парень стильно, под пиджаком черная рубаха с воротником-стоечкой и золотой цепочкой поверх, узкие черные джинсы, остроносые туфли. Увидев на пороге комнаты Молчанова, Андрей нетерпеливо махнул ему, дескать, не мешай, и начал что-то проникновенно втолковывать своему слушателю.
— …это в ваших же интересах… — донеслось до ушей Владимира.
Демидов к этому времени отпустил взопревшего от нежданных процедур соседа-шофера и уже на кухне препирался с Лялей.
— Да знаю, как вы бросили ханкой торговать! Народ так валом и прет! Постой полчаса, и все увидишь. Ты что, думаешь, у меня глаз нет? Ошибаешься!
— Клянусь здоровьем детей, бросила я это дело! Все, старая стала, не до этого уже! — клятвенно прижав к груди руки, твердила Ляля. — Гадаю потихоньку, но народ плохо сейчас идет. Самогонку гоню, это верно. Но не на продажу, для себя! Вон брага стоит, — показала она на большую пластмассовую бочку, абсолютно инородный элемент на уютной кухне.
— Ладно, хватит мне заливать, — отмахнулся Демидов и достал откуда-то из рукава бутылку водки. — Самогонки нам твоей не надо, тащи лучше закуску.
Когда водка была разлита по рюмкам, в кухне появились Колодников и цыган в «жириновке», которого, как оказалось, звали Павлом. Пришла и худощавая женщина, Люда, дочка Ляли. Она достала из холодильника тарелку с холодцом и налила тарелку щей, одну на всех. После этого уселась на табуретку около плиты и закурила. Дымили, впрочем, все, включая Лялю и какую-то женщину с типично русским лицом, торчавшую на пороге. Молчанов понял, что она в этом доме на правах прислуги. Про такое он уже слышал, и не раз. За ширево наркоманки часто просто уходили в рабство.