Охота на охотников
Шрифт:
Он так рвался к воле, что превозмог все - и боль, и унижения, и попытки "опустить" его, то есть обратить в лагерную "женщину", а когда прижали так, что дышать стало невмоготу, бывший боцман взялся за нож. Он выгреб в лагерном море на поверхность, поднялся над всеми и получил почетный титул "вора в законе". Выше этого титула в том теневом мире нет ничего.
Поскольку он и в лагере часто повторял, особенно глядя сверху вниз на поверженного противника: "Моряк с печки бряк, растянулся, как червяк", то получил кличку С Печки Бряк.
Егоров знал боцмана в ту пору, когда боцман был Сергеем Михайловичем, а
Когда боцмана арестовали, Егоров принял участие в судовом расследовании дела - команда решила узнать, кто же подставил боцмана, - и допытался-таки, что наркотик Сергею Михайловичу подсунул "внучек" - третий механик. Старшего механика на судах зовут "дедом", второго механика "сынком", третьего - "внучеком". Где-то "внучек" не сошелся с боцманом - то ли подушку с бабой не поделили, то ли взгляды по проблемам влияния улова трески в Белом море на добычу угля на Шпицбергене имели разные, то ли обнаружилось несогласие в любви к копченой бегемотине - в общем, что-то произошло, и "внучек", несмотря на диплом о высшем образовании, решил свести счеты с малограмотным боцманом самым подлым образом. Подложил ему в "тайничок" два пакетика с наркотиком и донес об этом куда надо...
Сейчас "внучека" уже нет на белом свете - приголубили, утешили душу неведомые лиходеи, а С Печки Бряк уже никогда не вернулся на море.
Принял С Печки Бряк своего бывшего подопечного в роскошном номере люкс - главном украшении одного из светлогорских пансионатов, если не считать Янтарного моря, как коренные жители здешние, курши, называют Балтику, внимательно выслушал рассказ о злоключениях Володьки Левченко, о том, как с ним расправились бандиты в милицейской форме, помрачнел, когда Егоров обратился с просьбой выяснить, кто кроется за парнями, напавшими на его напарника, но в просьбе не отказал. Лишь попросил:
– Дай мне четыре дня сроку. Через четыре дня приходи.
– Сколько мне денег приготовить за информацию?
– спросил Егоров.
С Печки Бряк молча поднялся, достал из буфета, блистающего хрустальными стеклами, бутылку французского коньяка, рядом поставил вазу с заморскими фруктами - бананами, киви и небольшим, уже порезанным на доли ананасом, глянув на Егорова, вопросительно поднял одну бровь.
– Подкрепиться чем-нибудь более существенным не хочешь? Это все баловство, - он стукнул ногтем о край вазы с фруктами, - слюни забугорья, которыми русское пузо не ублажишь, можно только раздразнить да жирную слюну вызвать... Хочешь копченого угорька?
– Егоров сделал отрицательный жест, хозяин наклонил голову, будто бы вдавил что-то подбородком себе в плечо. Может, кусок мяса с кровью, а? У меня тут своя повариха, мигом зажарит. Стейк называется. Очень вкусная штука. Особенно когда на куске лопаются масляные пузыри, сам он пышет жаром, пыхтит, ворочается на тарелке и хочет побыстрее скакнуть в рот...
– Да нет, нет, Сергей Михалыч, уволь... Есть я не хочу, - Егоров, словно бы сдаваясь, поднял обе руки, - сыт я, спасибо. Коньячку с тобой немного хряпну - надеюсь, что привыкшие к сивухе гаишники не учуют его аромата...
– А если и учуют - тоже ничего страшного. Мне тогда скажи...
– Ладно, - Егоров благодарно кивнул, - заморской репой закушу, - он показал на ананас, - и буду очень доволен.
– Что ж, вольному воля.
– С Печки Бряк взялся за бутылку "хеннесси", налил в фужер половину, потом во второй столько же.
– Помнишь, как пили капитаны, когда приходили домой, в родной порт? В тот же Архангельск, а? Помнишь, что тогда творилось в ресторане?
Это Егоров помнил. Официанты, сервируя стол для капитанов, ставили рядом с тарелками два "предмета". Большой фужер и маленькую стопку. Большой фужер для минеральной воды, маленькую стопку - для водки. Капитаны, стосковавшиеся по берегу, по людям и ресторану, наливали в фужеры водку, а в маленькие стопочки минеральную воду, и пили...
– Еще я помню, в ресторанах всегда фикусы были... Много фикусов. И все до единого - в дырках.
– Ага, - добродушно подтвердил С Печки Бряк.
Ресторанные фикусы действительно всегда были в дырках, что ни растение, то решето - это капитаны гасили о листья сигареты.
На суровом, почти неподвижном лице бывшего боцмана родилась сожалеющая улыбка - он словно бы нырнул в то далекое время, - впрочем, тут же вынырнул обратно, посчитал, видать, что находиться там не имеет права слишком уж больно становится на душе. Поморщившись, он по-боцмански лихо выпил "хеннесси" - лучший в мире, как знал опытный Егоров, коньяк и вытер рукой рот. Произнес с сожалеющим видом:
– Ну вот...
– Ты все-таки скажи, Михалыч, сколько мне денег приготовить? попросил Егоров, с неудовольствием отметив, что в его голосе появились заискивающие нотки.
– Не то ведь, сам понимаешь, чтобы собрать нужную сумму, нужно время.
Вместо ответа С Печки Бряк махнул рукой, посмотрел на Егорова тяжело, с плохо скрытой печалью и снова махнул рукой.
– Нисколько, - сказал он, - другому бы это стоило большой суммы, тебе - нет.
– Бывший боцман снова налил в фужеры янтарного душистого коньяка.
– Давай, Иван, выпьем за наше с тобой общее прошлое. Все-таки оно здорово греет нас в настоящем.
– Давай, - Егоров с удовольствием, со вкусом и смаком выпил, так же со вкусом и смаком закусил - он все умел делать привлекательно, вкусно, потянулся за долькой ананаса и, сладко почмокивая губами, сжевал её.
Похвалил южный растопыристый фрукт:
– Хор-рош, зар-раза колючая! А то у нас, бывает, такую недозрелую кислятину продают, что её в рот засунуть невозможно. А этот - тает. Сахар с вареньем...
– И, вспомнив о своих дальних хохлацких корнях, добавил, коверкая язык: - Це дюже гарно. Сало в шоколаде!
Через двадцать минут С Печки Бряк, расслабленный воспоминаниями и коньяком, здорово захмелел, опорожнив одну бутылку "хеннесси", он достал другую, и Егоров, чтобы не напиться, поспешил откланяться.
Ольга Николаевна позвонила знакомому калининградскому подполковнику:
– Ну как поживает свободная экономическая зона?
– Цветет и пахнет!
– В чем это выражается?
– В том, что я "опель" здесь могу купить за две тысячи долларов. А в Москве сколько он стоит?
– Не знаю, - сказала Ольга Николаевна, хотя сразу вспомнила, что нарядный "опель", отнятый "мальчиками" - Каукаловым и его напарником - у артиста балета Большого театра, ушел в Грузию за десять тысяч долларов.