Охота на охотников
Шрифт:
– А если два месяца не дадут?
– А куда они денутся? Дадут. Еще как дадут. Ты компенсацию за то, что так долго не ходил в отпуск, получал?
– Нет.
– Значит, возьмешь отпуском. Если же не будут давать, я на этих толстомясых всех наших водил натравлю. Действуй!
– приказал Егоров, на прощание прохрипел что-то невнятное - то ли выматерился, то ли подбодрил напарника, - в следующую секунду в телефонной трубке раздалось частое далекое пиканье.
В одиннадцать часов Левченко был в маленьком ободранном загончике, где двое сытых сержантов принимали экзамены у выпускников автомобильных курсов.
Один из сержантов
– Приходи через два часа.
Через два часа права были у Левченко в кармане. Он незамедлительно доложил об этом напарнику. Егоров одобрил:
– Хорошо. Теперь иди в контору, переводись в слесари и пиши заявление об отпуске.
Отпуск Левченко получил без осложнений, кадровичка - веселая голубоглазая девица с пунцовыми щеками - мало походила на сурового лысого чекиста-отставника, прежде сидевшего на её месте; глянув на Левченко, она вопросительно приподняла одну бровку, улыбнулась: "Отпуск сразу за два года не положен", Левченко хотел возразить, но не успел, девица все быстро решила сама: "А-а! Это раньше было не положено, а сейчас положено", и быстренько унеслась с левченковскими бумажками к начальству.
Через двадцать минут Левченко уже находился в отпуске. О чем также не замедлил доложить Егорову.
– Хорошо, - прохрипел тот, - и водил не надо на забастовку поднимать. Очень хорошо. Дальше, значит, поступаем так. Найди своего Костю и сообщи ему хорошую новость: ты согласен на его предложение...
– Какое предложение?
– Ну, что ты идешь к нему в напарники. Он ведь предлагал тебе быть напарником?
– Предлагал, - удивленно ответил Левченко.
Интересно, откуда Егоров узнал о предложении Кости? Левченко улыбнулся: ясновидящий он, что ли?
– Ну вот и действуй!
– велел напарник.
– Заодно проверишь свои новые права, как они. Ты попал в общий список, в число обычных автомобильных школяров, так что никакой подполковник никогда не допетрит, что у тебя права все-таки есть. Вперед, Вован!
Костя сидел дома и по обыкновению что-то ел. Рот у него был набит так плотно, что верхняя челюсть не смыкалась с нижней. И тем не менее он поднял телефонную трубку:
– М-мэ!
– Когда Левченко объявил, что несколько месяцев поработает у него напарником, Костя мигом одолел непроглатываемый кусок и вскричал радостно: - Нет слов, охота сочинять музыку! Готов снять перед тобой шляпу! Вот что значит - знай наших! Через два дня едем в Германию, на ярмарку старых автомобилей. Теперь вместо одной машины пригоним две. И тебе навар будет, и мне.
Егоров был опытным человеком, сердце имел, несмотря на устрашающую внешность, дырявое от жалости: знал, как поставить напарника на ноги, все рассчитал по-мужицки просто и точно и действовал согласно своему разумению, - а с другой стороны, он понимал, что и сам мог попасть в подобную передрягу, и страшился её.
Без особых хитростей он пришел к простому арифметическому выводу: не так уж много банд орудует под Москвой - три, максимум четыре. Одна, как он слышал от шоферской братии, недавно попалась на Рижском шоссе - тоже действовала в милицейской форме, - так ребят этих, как рассказывали Егорову матерые "волки асфальтовых трасс", убрали свои же - расстреляли из автоматов во время перевозки из одной тюрьмы в другую, теперь надобно изловить тех, кто напал на Левченко. Если этого не сделать, покоя не будет. Так Егоров начал свою "охоту на охотников".
Через три дня Левченко отбыл с Костей Розовым в Германию.
Угрюмый крутоплечий человек сидел в Москве, в своей небольшой квартирке, увешанной спортивными грамотами, значками, медалями на длинных цветных лентах, и, набычившись, разглядывал два листка, выданных ему горячим зевом ксерокса: это были копии с милицейских фотороботов, составленных с помощью Левченко.
На одном листке был изображен Каукалов - причем очень похоже, Левченко своим острым взглядом зацепил все самые характерные детали лица, он вообще навсегда запомнил разбойника в милицейской форме; на втором листке был изображен Аронов. И тоже достаточно точно.
Сандыбаев пошевелил пальцами, сжимая и разжимая их, потом стиснул в кулак правую руку - определенно, если бы в пальцах оказался кирпич, из него потекла бы вода, затем стиснул левую руку и зло взметнул кулаки вверх. Заскрипел зубами.
Вид спортсмена был страшен.
Он потряс кулаками в воздухе один раз, другой, третий, будто победитель в некоем трудном соревновании, застонал и вновь угрюмо навис над столом, над двумя изображениями людей, которых он ненавидел.
Спортсмен тоже начал свою собственную охоту на Каукалова и Аронова. Как всякий человек, привыкший одолевать трудности, он был уверен, что цели своей достигнет.
Болезненно морщась, он потрогал свежий, неровно заросший рубец на шее и снова заскрипел зубами.
Время в Хургаде летело незаметно, не успели оглянуться, как до отъезда осталось три дня.
– Может, задержимся здесь на пару недель?
– Аронов говорил сухо, он теперь вообще старался держаться подальше от своего напарника.
Тот даже не посмотрел в Илюшкину сторону, лишь недовольно приподнял одно веко и опустил его.
– Деньги у нас есть, две недели продержимся запросто, - Аронов сделал вид, что не обратил внимания на реакцию Каукалова, - даже больше продержимся - можем месяц, можем полтора... А? Девушки согласны.
Каукалов молчал. Он чувствовал себя сыто, спокойно, лениво - именно лениво, ему даже не хотелось шевелиться, не то чтобы делать резкие движения, суетиться по поводу переноса сроков отъезда, покупать новые билеты, вести переговоры с "ресепшен" - службой размещения постояльцев в отеле...
Он жил теперь с двумя дамами сразу, с Катей и Майей, иногда даже ложился спать вместе с ними в одной комнате, демонстративно забывая про друга, а Илюшка оставался в гулком неуютном номере один, кривил лицо в горьком изумлении, ругал самого себя, ругал Катьку с Майкой и вместе с ними всех женщин на свете, справедливо полагая, что более блудливых, более продажных существ в мире, чем женщины, нет, ругал напарника и засыпал с мокрыми от обиды глазами.
Каукалов, чувствуя Илюшкину обиду, иногда толкал Катю в бок:
– Сходила бы к своему дружку, а?
– А зачем?
– Катя сладко зевала, вытягивалась, словно серна, приготовившаяся к прыжку, снова зевала.
– Мне и здесь хорошо.
– Тогда сходи ты, - Каукалов толкал Майю.
– Школьный друг ведь. Это же больше, чем родственник.
– Плевать я хотела на всех школьных друзей, вместе взятых, - четко, чуточку обиженно произносила Майя: она никак не могла свыкнуться с тем, что ей пришлось подвинуться в постели.
– У меня есть ты, и этого вполне достаточно.