Охота на охотников

Поволяев Валерий Дмитриевич

– В Болгарии уже вряд ли светит, вот в Италии - да.

Они говорили ещё некоторое время, явно наслаждаясь друг другом, а если и замолкали, то молчание это было для них красноречивее, выразительнее всяких слов.

Едва они закончили телефонный разговор, как Рогожкин снова позвонил Насте.

– Я к тебе сейчас приеду, - объявил он.

– Сюда? В автобусный парк? Не надо.
– В голосе Насти послышалось смятение, и Рогожкин понимал ее: горластые, языкастые, беспардонные водители, привыкшие лаяться с милиционерами, спекулянтами, с разным ворьем, с "зайцами" и зубастыми бабушками, могут вогнать в краску кого угодно.
– Да потом мы с тобой только что обо всем переговорили, - сказала Настя.

– Только что, да не только... Я уже соскучился.
– Рогожкин подивился тому, как трудно у него рождаются слова.
– Очень хочется повидаться. Хотя бы на минуту.

– Вечером, Миша. Все вечером. Давай пойдем в кино?

– Ладно... Пойдем, - неохотно и одновременно счастливо проговорил Рогожкин, - в кино пойдем. Я так давно не видел тебя... Целых восемнадцать дней... Привез тебе подарки.

– Спасибо, Миша. До вечера.

Рогожкин ещё несколько секунд подержал замолчавшую трубку в руке, словно бы надеясь снова услышать Настю, но не услышал и тяжело вздохнул...

Ненастье в Хургаде - явление кратковременное. Когда утром Каукалов выглянул из бунгало, то невольно зажмурился от ошпаривающе яркого солнца, покрутил ошеломленно головой и нырнул назад.

Растолкал Майю.

– Вставай! Пора на море!

Та нехотя раскрыла глаза, потянулась со сладким стоном:

– А это самое... Песок, снег... Чего там есть на улице? Холодно же!

– Так холодно, так холодно, что запросто можно обжечься. Даже кожа слезет с задницы, если её неосторожно подставить такому солнцу. Оч-чень холодно.

Майя снова застонала, потянулась и закрыла глаза.

– Не могу. Не хочу. В конце концов, на отдыхе мы или нет?

Через час компания в полном составе все-таки выползла на пляж. Здесь, прямо на песке, были возведены настоящие папуасские шатры, сплетенные из тростника, глядящие острыми макушками в синее небо, около шатров стояли тяжелые деревянные лежаки. Минут двадцать компания полежала на солнце и задымилась. Вначале в тростниковую тень нырнули девчонки, потом - Аронов, прихлопывая себя по обожженным бокам, последним - Каукалов. Он выдержал дольше всех.

Море в прямых лучах солнца сделалось прозрачным, ярким и мягким, в нескольких метрах от берега, ловко управляя широкими легкими досками с воткнутыми в них треугольниками парусов, носились виндсерфингисты загорелые ребята, громко переговаривающиеся друг с другом на немецком языке - в Хургаде отдыхало много немцев, - вода с шипеньем подкатывалась под плоские доски, раздавались частые громкие шлепки, будто кто-то хлопал в ладони... Это виндесерфингисты лихо перепрыгивали с одного кудрявого морского бархана на другой.

– Ловко как ездят, а? Будто блины на сковородке пекут. Даже завидно становится.
– Майя достала из сумки флакон с кокосовым маслом, протянула Каукалову.
– Смажь мне спину. Иначе облезу, как банан.

– Банан - фрукт, достойный похвалы в любом виде - и в жареном, и в пареном, и в сыром, и в вяленом...
– Каукалов набрал в ладонь масла, ткнул Майю кончиками пальцев в затылок, заставил нагнуться.

– Не ставь меня в позу раньше времени!
– шутливо возмутилась та. Еще не вечер!

– А это дело - вневременное и внесезонное, - добродушно проговорил Каукалов, - народ когда хочет, тогда этим делом и занимается.

– Народ!
– воскликнула Майя.
– Мне плевать на весь народ, для меня главное - моя собственная персона. Мажь быстрее спину, иначе я действительно облезу!

Каукалов ловко и быстро растер ладонью кокосовое масло, звонко хлопнул Майю ладонью по аппетитному месту - будто на доске перепрыгнул с одной волны на другую.

– Негодяй!
– воскликнула Майя, выпрямилась, резко замахнулась рукой, чтобы ударить Каукалова и... обхватив его голову, притянула к себе. Поцеловала в щеку.
– Понял, что ты негодяй?

– Понял.

– А ты знаешь, кто такой негодяй по классификации Плешки?

– Примерно.

– Примерно... Тут надо знать точно. Классификация - наука точных определений. Как называется человек, у которого есть где, есть кого, но нечем?

– Несчастный человек.

– Правильно. А как называется человек, у которого есть кого, есть чем, но негде?

– Это тоже несчастный человек.

– Ну-у... в общем, тоже правильно. Хотя можно было бы назвать по-другому, придумать что-нибудь про обстоятельства, которые сильнее нас и так далее. А как называется человек, у которого есть чем, есть где, но некого?

– Опять же несчастный человек.

– Придумать ничего другого не хочешь?

– Не-а!

– А как называется человек, у которого есть где, есть чем, есть кого, но не хочется?

– Не знаю.

– Вот это и есть негодяй!
– Майя вновь звонко чмокнула Каукалова в щеку, повторила звучно, с удовольствием, вкладывая в простое слово греховный смысл: - Подлец!

Каукалов довольно рассмеялся. Майя ему нравилась. Но, надо заметить, Катя нравилась тоже. Катя хоть и походила на Майю внешне, но характер имела совсем иной. У Майи, в её колючих выражениях, в неумении или нежелании стесняться, в угловатости, которую она обрела, похоже, специально особенно это проступало, когда она хотела подчеркнуть собственную независимость, - слишком часто появлялось что-то мужское, грубое, а Катя была этого лишена напрочь. Катя была женщиной до мозга костей, не допускала резких выражений и хлестких выпадов.

Вот и сейчас она со скрытым недоумением посмотрела на свою подругу, потом перевернулась на спину, глянула вверх, где сквозь переплетенные тростниковые стебли просвечивало обесцвеченное небо.

– Загорать прямо в этом шатре можно, - сказала она, - не выползая на песок.

– А купаться? А ловить крабов? А рвать кораллы?
– Аронов пристроился на лежаке рядом с Катей, обнял её, и Каукалов неожиданно позавидовал напарнику: ему тоже захотелось обнять Катю.

Наверное, он промахнулся, выбрав Майю.